Империя степей. Аттила, Чингиз-хан, Тамерлан
Шрифт:
Чингиз-хан возглавил еще одну кампанию, на этот раз против тангутского царства Си-ся в Ганьсу. В действительности правитель Си-ся, несмотря на то, что был вассалом Чингиз-хана, устранился, чтобы не отправлять воинский контингент для ведения войны против Хорезма. В связи с предложением по этому поводу, как об этом нам ведает Секретная История, один из высокопоставленных тангутов Ашагамбу имел наглость ответить своему покровителю, что если бы Чингиз-хан не обладал большой армией, то он не мог бы претендовать на верховную власть. Подобного рода выходки не забываются. Завершив дела в Хорезме, Завоеватель задумал отомстить за этот проступок. К тому же, как замечает Владимирцов, Чингиз-хан подумал, что для того, чтобы успешно завоевать цинское царство Северного Китая, где его офицер Мукали потерял жизнь при исполнении приказа, прямое господство над Ганьсу, Алашаном и Ордосом было необходимо монголам. Он начал кампанию осенью 1226 г., захватил в конце года Лигчеу, а весной 1227 г. приступил к осаде столицы Си-ся, сегодняшний Нинся. [572]
[572]Yuan-che,
Как и в Афганистане, безжалостным образом была использована система «монгольского ужаса». «Напрасно жители прятались в горах и пещерах, чтобы избежать монгольской казни. Поля были покрыты человеческими скелетами». В то время как продолжалась осада Нинся, Чингиз-хан обосновал свою стоянку летом 1227 г. в районе реки Тзиншуэ и в кантоне Лонгту на северо-западе нынешнего Пиньлина. Именно в тех краях в кантоне на западе Пиньлина Чингиз-хан умер 18 августа 1227 г. [573] в возрасте семидесяти двух лет. А некоторое время спустя вражеская столица Нинся была взята и в соответствии с посмертной волей Завоевателя, все население было казнено.
573 Дата Юань-ши.
Часть народа тангутов была передана императрице Юсуи, одной из жен Чингиз-хана, которая сопровождала его в этом походе.
Тело Чингиз-хана было предано земле у священных гор Буркан Калдун, то есть Кентей, где Тенгри когда-то разговаривал с ним у истоков Онона и Керулена. В 1229 г. его преемник устроил в его честь большие жертвоприношения по монгольским обычаям. «Он повелел, чтобы в соответствии с обычаями преподносилось угощение в течение трех дней во славу поминовения отца. Он выбрал в семьях найонов и военачальников самых прекрасных девушек в количестве 40 человек. Их одели в самые роскошные одежды, украсили драгоценностями и по выражению Рашид ад-Дина их послали обслуживать Чингиз-хана в потустороннем мире. К этой церемониальной варварской традиции присовокупили немало превосходных коней». [574]
[574]D'Ohsson, II. 12-13. Как это очевидно, погребальные жертвоприношения близких и лошадей оставались в степи от скифов Геродота, до Чингиз-хана, Геродот, IV, 71-72.
Личность и деяния Чингиз-хана
Чингиз-хан считается одним из бедствий человечества. Он стал воплощением двенадцати веков нашествий кочевников степей на древние оседлые цивилизации. Фактически ни один из его предшественников не оставил после себя такой ужасной репутации. Он возвел террор в ранг управления, а казнь – в постоянно действующую систему. Его разрушительные действия в Восточном Иране по степени устрашения превзошли все, что Европа приписывает Аттиле, а Индия – Михиракуле. Тем не менее, следует сказать, что его жестокость зародилась скорее от жестких условий выживания, от наиболее грубых тюрко-монголов, чем от природной кровожадности (Тамерлан, другой палач в этом плане, несет гораздо большую ответственность, потому что он был более просвещенным). [575]
[575]Чингиз-хан, разумеется, был не только безграмотным, но он даже не говорил по-тюркски, на котором разговаривали многие монголы (Джузджани у Бартольда, Туркестан, 461 и у D'Ohssonа, II, 95.
Массовые казни монгольского завоевателя были частью военной машины, это являлось орудием кочевника, направленного против оседлого населения, которое во время не капитулировало и, в особенности, для подавления восстаний после их завоевания. Несчастье состояло в том, что эти кочевники совершенно не поняли экономической роли городской и сельской цивилизации. Подчинив себе Восточный Иран и Северный Китай, они считали вполне нормальным явлением превращение этих стран в огромные степи, стирая с лица земли города, разрушая традиционное земледелие. Тысяча лет кочевого наследия, грабительских нашествий на границы цивилизации, границы древних земледельческих стран, говорили за них в момент, когда они следующим образом выражали свою чрезмерную радость: «разрубать на куски врагов, гнать их впереди себя, овладеть их имуществом, тискать в своих руках их жен и дочерей!» [576]
[576]Рашид ад-Дин у D'Ohssonа, 1, 404.
И, напротив, вот такое меланхолическое размышление при мысли, что их внуки сменят на оседлую жизнь тяжкое бремя существования в степи: «После нас люди нашей расы будут одеваться в золоченые одежды, будут питаться жирной и сладкой пищей, будут седлать великолепных скакунов, наслаждаться объятиями самых красивых женщин и они забудут тех, кому они обязаны этим…» [577]
Даосистская стелла 1219 г., выгравированная по настоянию монаха Ли Чечана, сопровождавшего
[577]Рашид ад-Дин у D'Ohssonа, 1,416.
[578]Chavannes, Inscriptios et pieces de chancellerie chinoises de lepoque mongoie, Toung-pao, 1908, 300.
В рамках своего образа жизни, среды обитания и расовой принадлежности, Чингиз-хан предстает перед нами как человек, обладающий взвешенным разумом, твердым практическим здравым смыслом, необычайно уравновешенным, умеющим слушать, ценящим искреннюю дружбу, великодушным и сердечным, несмотря на суровость, владевшим истинными качествами руководителя, хотя под этим мы понимаем управление кочевым населением, а не оседлыми народами, экономическая жизнь которых ему была мало известна. В этих пределах он проявлял врожденное чувство порядка и добротного управления. Наряду с характеристиками варвара, наводящего ужас, мы обнаруживаем у него неоспоримые качества благородства и возвышенности, благодаря которым «Демон», термин, приводимый мусульманскими историографами, занял свое место в истории человечества, когда речь идет о Чингиз-хане. Одним из самых характерных для него черт игры являлось его врожденное чутье на предателей. Те прислужники, которые считали, что делают нужное дело, предавая своих несчастных хозяев, приговаривались им к казни. [579]
[579]К примеру, случай с Кокчю, вероломный шталмейстер кереитского Сангюна в 1203 г. (Histoire secrete, trad. Pelliot, J. A., 1920, I, 179-180.
Напротив, как часто случалось с ним, он награждал или принимал на службу после победоносных военных кампаний тех, кто до самого конца был предан своим господам, его бывшим врагам. Рашид ед-Дин и Секретная История описывают немало подобных эпизодов, которые показывают наряду с уважением к несчастным смельчакам, дух моральной солидарности с его правительством. Если он брал под свое покровительство тех, кто потом проявлял слабость, он их защищал до конца и продолжал им содействовать в жизни с непоколебимой верностью. Предводитель онгютов Алакуш тегин был казнен за то, что присоединился к нему в его борьбе против найма-нов. Чингиз-хан поддержал его семью, породнился с его сыном, выдав за него свою дочь, обеспечил благополучие его клана. [580]
[580]Histoire des Yuan, Перевод Муля, Christias in China, 235.
Побежденные в прошлых войнах уйгуры, кидане, не имели более верного покровителя, чем он, так же как позднее сирийские христиане и армяне не имели более верных покровителей, чем в лице его внуков, в Лиаотоне, киданьский монарх Юэлин Лиуко, его вассал с самого начала, умер во время войны с Хорезмом. Вдова обратилась к Завоевателю во время последней кампании в Ганьсу. Он встретил принцессу очень дружелюбно, оказал ей, а также двум сыновьям Юэелию Лиуко самые душевные и самые отеческие знаки внимания. [581]
[581]Mailla, IX, 78-126.
Во всех подобных ситуациях у этого кочевника, одетого в шкуры животных, у этого губителя народов, наблюдались природная величественность, исключительная учтивость, подчеркнутое благородство, которые удивили самих китайцев. Происхождением благородный человек, он в душе был аристократом, и все были под впечатлением его головокружительной карьеры.
Наконец, проводя непреклонную политику, воплощением которой он был, сам Чингиз-хан не был безразличен к богатому опыту цивилизованных народов. Он ввел в свое близкое окружение уйгурских советников, таких как Тататонга, мусульман, подобных Махмуду Ялавачу, киданцев, наподобие Елю Чуцая. Тататонга, который выполнял те же функции при последнем найманском правителе, стал его хранителем печати и в то же время учителем уйгурского языка для его сыновей. [582]
[582]Чингиз-хан поручил ему выучить монгольский язык на основе уйгурской письменности. См. Pelliot, Les syst Pmes d'Jcriture en usage chez les anciens Mongols, dans Asia Major, II, 2 (1925, 287, et Toung-pao, 1930, I, 34.