Империя страха

Бардин Юлиан Андреевич

Он ощутил, как проваливается в бездонную пропасть — голова закружилась, словно после доброй порции крепкого вина, а по телу пробежал нервный озноб.

Не в силах больше сопротивляться, Антон на миг отстранился, перевернул блондинку на спину и накрыл ее собой, как будто желая спасти от верной гибели.

Обжигающий шквал горячих поцелуев обрушился на лицо, плечи и грудь замершей девушки.

А он не в силах был насытиться прелестью молодого, желанного тела. Сильные ладони принялись бродить по укромным местечкам, нежно касаясь бархатистой кожи неожиданной любовницы,

доводя ее до безумного исступления. Пальцы касались упругой пышной груди, лаская набухшие соски, и тут же перебегали к крутым изгибам восхитительных бедер, заставляя их безвольно разжиматься под порывом страсти.

Маше казалось, что время спрессовалось до невообразимо маленьких размеров и секунда впитала в себя необъятную вечность.

Ожидание вдруг стало неимоверной пыткой, и она решительно привлекла мужчину к себе, впившись острыми ноготками в его мускулистые ягодицы.

Ласковый зверь без всякого почтения ворвался в сказочные ворота, буквально пронзая трепетную женскую плоть, и принялся хозяйничать там на правах всевластного монарха.

Кровать тихонько поскрипывала в такт мерным покачиваниям. Маша тяжело дышала, порой срываясь на протяжные стоны, а Антон продолжал неистовствовать в неудержимом порыве нахлынувшего желания. 

И вдруг все оборвалось — резко, как натянутая струна под ударом остро отточенной бритвы.

Из горла Маши вырвался громкий крик, а роскошное тело содрогнулось в захлебывающейся конвульсии — она еще сильнее притянула к себе любовника, как будто хотела, чтобы он раство­рился в ней.

Антону передалось блаженное состояние партнерши, и он пркорно излил в нее живое, не­терпеливое наслаждение.

Какое-то время в комнате витала почти ося­заемая тишина, нарушаемая лишь отрывистым дыханием и бешеным стуком рвущихся наружу сердец.

Медленно повернувшись, девушка провела нежными пальчиками по жесткому ежику ко­ротко стриженных волос и шепотом произнесла:

— Ты такой... такой сильный. Да нет, что я говорю? — Она едва заметно улыбнулась краеш­ком чувственных губ. — Ты милый и... — Ей явно не хватало слов, чтобы излить переполняв­шие ее чувства. Наконец Маша нашлась, что сказать: — Ты самый лучший мужчина в моей жизни. Я тебя люблю.

Выплеснув из себя заветное признание, она на какой-то миг испугалась, что Антон посмеет­ся над ее сентиментальностью.

Заглянув в его лицо, она сперва хотела оби­деться, но потом решила, что все к лучшему — Лямзин спал, и на его лице застыло неподдель­ное блаженство. Даже во сне он продолжал бла­женно улыбаться.

* * *

Юра Дегтярев — относительно молодой, но уже опытный вор по кличке Гвоздик находился в эту секунду на самом пике долгожданного бла­женства.

Его тело, покрытое густой паутиной причуд­ливых узоров татуировки, лениво растянулось на жестком столике, предназначенном для оздо­ровительного массажа.

Однако вместо привычного массажиста Гвоз­дика окружали три миловидные девушки, стар­шей из которых нельзя было дать и двадцати лет. Девушки были полностью обнажены, но ни­сколько не тяготились этим.

Может быть, по чистой случайности, а мо­жет быть, наоборот — по прихоти молодого че­ловека, но все три особы были так же похожи друг на друга, как сходны между собой бульдо­зер и таракан.

Пышногрудая брюнетка, с мокрой копной длинных волос, мирно ждала своей очереди, по­тягивая из запотевшей бутылки добротное не­мецкое пиво. Хищный прищур ее карих глаз то и дело косился на разомлевшего клиента, а огром­ный рот расплылся в дежурной улыбочке.

Вторая — длинноногая рыжеволосая фурия с торчащими, как выставленные фиги, сисюндрами (по-другому и не скажешь), — с похваль­ным усердием пыталась изобразить эротический массаж, налегая всем корпусом на балдеющего парня.

Что же касается последней, то она была на переднем рубеже атаки. Непомерно громадный бюст скользил по ногам Гвоздика, цепляясь ко­ричневыми сосками за густую, темную шерсть. Заколотые в пучок белокурые волосы мерно рас­качивались вверх-вниз.

Оттопырив пышный, но не толстый зад, блондинка занималась сексом, но каким... — обхватив губами торчащий, как пограничный столб, член, она буквально пыталась его заглотить да еще при этом утробно сопела и причмо­кивала, как если бы наслаждалась шоколадным мороженым или леденцом.

— Не устала? — вяло поинтересовался моло­дой человек, обращаясь к добросовестной тру­женице постельного фронта.

— У-у, — только и смогла промычать та, не отрываясь от привычного занятия.

— Лельке это нравится, — вмешалась брю­нетка, — она любого минетом загоняет, — в ее голосе слышалась профессиональная гордость за подругу.

Рыженькая склонилась к белобрысой товар­ке и неуверенно предложила:

— Может, давай я? — Чувствовалось, что она самая неопытная в этой живописной троице.

— Отдыхай, — благожелательно отозвалась Леля и продолжила прерванное занятие, но тут же встрепенулась и посмотрела в лицо Гвозди­ка: — А ты не устал, может, хочешь трахнуться?

Гвоздик расплылся в довольной улыбке и протянул, не скрывая иронии в голосе:

— А я чем занимаюсь? Хотя можно сделать коротенький перерыв, — после непродолжи­тельного раздумья предложил Дегтярев.

Девушки покорно расступились, давая ему возможность встать на ноги.

Все четверо на несколько минут зашли в са­уну, а затем, окунувшись в прохладный бассейн, вернулись в предбанник. Здесь стоял прочный, нарочито грубо сколоченный стол, заваленный всевозможной снедью.

Неторопливым жестом вор взял с тарелки жирный кусок лососины и отправил себе в рот, сопроводив это короткой, но многозначитель­ной репликой:

— Эх, что еще человеку надо для полного счастья! Вот когда-нибудь надергаю в лом возду­ха и заживу припеваючи.

Надо заметить, что это желание частенько посещало Дегтярева, особенно во время частых отсидок у «хозяина», но, оказавшись на свободе, он упорно повторял прежние ошибки: украл, сбыл, прогулял.

И так было всегда, а возможно, всегда и бу­дет, ведь правильно говорят, что человек — раб собственных привычек.