Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)
Шрифт:
Вопрос о формах эксплуатации и статусе зависимого люда в хозяйствах «сильных домов» относится к числу фундаментальных в социально-экономической истории раннеимператорского Китая. К сожалению, источники не позволяют дать на него четкий ответ. За исключением рабства, какие бы то ни было формы зависимости между частными лицами официальным законодательством не фиксировались. Зачастую лица, подчиненные домашнему патриарху, именуются просто «толпой», «множеством» (чжун). Для обозначения личнозависимых употреблялся целый ряд терминов: рабы (нубэй, нупу), «домашние мальчики» (цзятун), «зеленые повязки» (цинтоу), наконец, просто «рты» (шэнкоу) и пр. Работники в хозяйствах «сильных домов» звались обычно «арендаторы-гости» (дянькэ), «нанявшиеся гости» (инкэ), «работающие взаймы» (цзяцзо), т. е. работники, получавшие землю и орудия труда от хозяина. Иногда они фигурируют под общим названием «зависимые люди» (туфу). По мнению большинства исследователей, основную массу держателей земли «сильных домов» составляли арендаторы-издольщики, связанные с землевладельцем отношениями кабального должничества и выплачивавшие ему от половины до двух третей урожая (см. [Ebrey,с. 201; 73]).
Несомненно, крупные землевладельцы пользовались неустойчивостью экономического положения простых крестьян, значительная часть которых, если не большинство, не могла свести концы с концами. Доказательств тому немало, но мы ограничимся лишь несколькими. Интересные данные об экономической жизни раннеханьской деревни содержатся в документах, найденных близ Цзянлина (пров. Хубэй) в могиле некоего Чжан Яна, выполнявшего обязанности сельского старосты. Среди них имеются записи о выдаче ссуд семенного зерна 25 крестьянским дворам. Указанных в списках земельных участков крестьян – в среднем по 25 му на семью из 4 – 5 человек – не хватало даже для прокорма, так как с одного му хорошей земли в ханьский период получали около 3 даней зерна, а взрослому человеку для пропитания требовалось в месяц 1,5-2 даня [Ёсинами, 1978, с. 278]. О том, что множество крестьян постоянно не могли дотянуть до нового урожая, свидетельствует Цуй Ши, который в своих «Помесячных указаниях для четырех сословий народа» советует поздней весной «усилить охрану усадьбы, чтобы защититься от набегов разбойников, которые, словно трава, появляются в весеннюю пору, когда голодно» [Хрестоматия, 1980, с. 221].
Естественно, деревенские богатеи выступали в роли ростовщиков и кредиторов малоимущих крестьян. Так было со знакомым нам Фань Чжуном, который на поверку отнюдь не бескорыстно «оказывал милость» жителям деревни. Он, по сообщению его биографа, «ссудил людям много миллионов, а перед смертью велел сжечь долговые расписки. Услыхав про это, все должники устыдились и наперебой ринулись к дому Фаней, чтобы рассчитаться» [Хоу Хань шу, цз. 32, с. 2а]. В надписи на стеле в честь некоего У Чжуншаня (II в.) сообщается, что он давал ссуды весной и осенью (то же советовал Цуй Ши) и не настаивал на уплате долга. Люди «отовсюду приходили к нему просить взаймы, и он никогда не говорил, что у него нет средств». У Чжуншань восхваляется также за то, что он раздавал беднякам еду, оставшуюся после пиршеств [Хуань Гунчжу, с. 143].
Панегирики благодетелям деревни не могут скрыть обратной стороны медали. Тот же Цуй Ши ярко обрисовал произвол «сильных домов» и горькую долю простых крестьян, задавленных беспросветной нуждой. «Высшие семьи, – писал Цуй Ши, – накапливают миллионные богатства, приобретают земельные владения, не уступающие пожалованиям удельной знати. Они дают взятки, чтобы заставить власти поступить несправедливо, держат у себя телохранителей, чтобы запугивать простой народ. Они убивают невинных и хвастаются, что никто из их людей не был казнен, как преступник, на рыночной площади. Так они живут, а после смерти пользуются почестями, как государи. Посему люди низших дворов в страхе топчутся, не зная, куда ступить. Отцы и дети, склонив головы, рабски прислуживают богатеям и приводят к ним в услужение жен и детей. Оттого богатеи, всего имея в избытке, день ото дня становятся еще богаче. Бедняки, не имея необходимого, с каждым годом беднеют. Из поколения в поколение они живут, словно пленники, и все же не имеют достаточно пищи и одежды. При жизни они изнемогают от непосильного труда, после смерти их постигает несчастье остаться непогребенными. Если случится небольшой недород, им приходится идти по миру, хоронясь в придорожных канавах, продавать жен и детей. Никакими словами не высказать, что значит не иметь никакой радости в жизни!» [Цюань Хань вэнь, цз. 46, с. 9б]8.
Приведенный отрывок свидетельствует о существовании в то время многочисленной категории крестьян, прочно привязанных к землевладельцу узами кабальной аренды. Они стояли явно ниже свободных крестьян, что, по-видимому, было вообще характерно для отношений так называемых аренды и найма в ту эпоху. Правда, для позднеханьского периода известно более десятка случаев, когда ученые мужи и даже отпрыски служилых семей арендовали землю или нанимались на работу. Однако работали они вдали от родных мест, причем нередко жили под чужим именем и даже изменяли внешность [Ёсинами, 1978, с. 516-517]. Надо полагать, наниматься было неприлично для тех, кто претендовал на высокое положение в обществе. Сам Цуй Ши противопоставляет «высшие семьи» «низшим дворам». Вероятно, главы последних не имели в его глазах всей полноты власти, подобающей семейному патриарху. Если в начале правления Хань «гости» были призваны украшать дом патрона и имели личную свободу, то во II в. они уже могли обрабатывать землю своего патрона. Тогда же появляются устойчивые словосочетания «слуги и гости», «рабы и гости», «подлые гости». Таким образом, «гости» составили новую категорию личнозависимого люда, получившую официальное признание в раннесредневековую эпоху. То же относится и к такой категории невольного люда, как буцюй, зафиксированной в источниках с конца II в. (см. [Крюков, с. 41]). Вместе с тем крестьяне-издольщики в правовом и социальном отношении, как видно и из слов Цуй Ши, явственно отличались от рабов. В позднеханьской империи они числились в государственных реестрах [Ёсинами, 1978, с. 383].
Можно предположить, что постоянно углублявшееся имущественное и социальное расслоение в ханьской деревне вело к распаду крестьянской общины. Процесс этот, правда, почти не запечатлелся в сознании современников вследствие его большой продолжительности, исторической связи «сильных домов» с общинной организацией, а также в силу того, что возвышение «сильных домов» не изменило производственной структуры деревенского общества. Судить о нем приходится большей частью по косвенным данным.
Для начала обратимся к свидетельству Дун Чжуншу, писавшего в конце II в. до н. э.: «Богачи ведут распутный образ жизни, выходящий за рамки дозволенного. Они расточительны сверх всякой меры и тем возвеличивают себя... В городах они почитаемы, как правители, в общинах (ли) они обладают богатством гунов и хоу» [Хань Шу, цз. 24а, с. 14б-15а]. Фразеология и пафос этой инвективы традиционны для имперской идеологии. Но нам важнее сейчас то обстоятельство, что «распутные богачи» соотнесены у Дун Чжуншу с традиционными формами деревенской организации. По существу, речь идет о богатых крестьянах, представляющих верхушку общины. (Подобная трактовка местной элиты в целом характерна для раннеханьского периода.) Недаром после реставрации ханьской династии в I в. чиновник Ду Линь заявлял: «В начале царствования Хань могущественные кланы шести царств были ослаблены. В городах и общинах не было семей, получавших большие доходы. В сельской местности не было людей, прибиравших к рукам землю» [Дун Хань хуэйяо, цз. 306, с. 28].
Быстрый рост крупного землевладения в конце I в. до н. э. и последовавшие за ним внутренние войны вызвали глубокие перемены в структуре деревенского общества. Изменился сам облик деревни: усадьбы и крепости местных властителей не только зримо отличались от общинных поселений, но и стали организующими центрами сельской жизни. Сохранилась любопытная запись позднеханьского времени, гласящая: «Люди строят высокие башни и устанавливают на них барабаны. В случае нужды поднимаются на крышу и бьют в барабан, чтобы жители окрестных общин (ли) были оповещены об опасности и пришли на помощь» [Тайпин юйлань, с. 2694]. Здесь речь идет, очевидно, об усадьбах магнатов и подчиненных им жителях деревень. Разительным контрастом с приведенным выше описанием Дун Чжуншу является сходное по форме свидетельство Чжунчан Туна: «Дома могущественных семей сотнями тянутся друг за другом, их плодородные поля простираются всюду, их рабы исчисляются тысячами, их зависимые люди – десятками тысяч. Лодки и повозки их торговых агентов проникают во все пределы, огромные залы не могут вместить их сокровищ, в горных долинах не хватает места для их буйволов, баранов и свиней» [Хоу Хань шу, цз. 49, с. 22а].
Как видим, традиционные формы деревенских поселений не упоминаются Чжунчан Туном. Община и ее уклад практически не нашли отражения и в «помесячных указаниях» Цуй Ши. Свидетельством разложения общины служит и отмирание традиционной деревенской администрации, о чем у нас будет возможность сказать подробнее ниже. О том же говорит упадок общинного культа шэ и распространение индивидуалистичной религии в позднеханьский период.
До нас дошли и конкретные свидетельства перерастания в то время «сильными домами» рамок прежних деревень. Примером могут служить могущественные кланы Сянъяна, о которых сохранились относительно подробные сведения. В позднеханьском Сянъяне выделялись пять кланов – Пан, Ян, Цай, Ли и Си. Первые четыре принадлежали к коренному населению области, основатель пятого, Си Чжэнь, был сподвижником Лю Сю и получил от него удел в Сянъяне. Известно, что в конце II в. авторитетный член клана Пан вел хозяйство на берегу реки Мяньшуй. Один из его сыновей жил в Сянъяне, другой, вместе с большинством сородичей, несколько южнее места обитания отца. Клан Ян расселялся к юго-востоку от областного города вокруг озера; одна его ветвь проживала на северном берегу, другая – на южном. Клан Си первоначально осел в Сянъяне, но во II в. уже владел рыбными озерами к северу от города. Что же касается клана Цай, то его преуспевавший член Цай Чан (рубеж П-Ш вв.), по сообщению местной хроники, «имел прекрасные здания со стенами из зеленого камня, украшенными резьбой; было у него несколько сотен слуг и 40-50 усадеб» [Уэда, 1970, с. 25-27].
Намеченные выше тенденции развития ханьской деревни требуют уточнения в свете природных и хозяйственных особенностей различных регионов империи. В ханьском Китае можно выделить шесть основных экономико-географических районов, или зон: северные пограничные области; Гуаньчжун; равнина нижнего течения Хуанхэ (Гуаньдун); междуречье Хуайхэ и Янцзы и Цзяннань; Сычуань; районы крайнего юга (к югу от Хунани и Чжэцзяна). Разумеется, экологические условия на севере и юге, в центре и на периферии империи были неодинаковы.
В экономически ведущих районах центра местная элита формировалась в условиях большой плотности населения, интенсивного земледелия, оживленной торговли. Юг империи, несмотря на экономический подъем и приток населения с севера, оставался в целом колонизуемой страной. Еще во II в. районы среднего течения Янцзы казались северянам «презренной и ничтожной местностью» [Хоу Хань шу, цз. 53, с. 8а]. Но к тому времени и в Цзяннани сложились крупные поместья, игравшие ведущую роль в освоении новых земель и ассимиляции коренного некитайского населения. Запись позднеханьского периода повествует о том, как магнаты юго-западной окраины империи «учили» аборигенов ценить прелести цивилизации: «Поскольку многие варвары были жестоки, злобны и неучтивы, богатые люди из больших фамилий приказали выдать дурным варварам золото и ткани и пригласили их служить в домашней страже. Так варвары стали любить драгоценности и постепенно покорились власти Хань» [Чан Цзюй, с. 50]. В начале II в. служащий области Куайцзи просил своего начальника не казнить непокорного магната, поскольку это грозило мятежом горных племен [Хань шу, цз. 60, с. 1а]. Возможность быстрого расширения производства с минимальными затратами побуждала землевладельцев юга заботиться о сохранении имеющихся рабочих рук и захвате новых. Все они располагали крупными воинскими отрядами, переходившими вместе с зависимыми крестьянами по наследству.