Империя Вечности
Шрифт:
— Что? — Наполеон запнулся и тут же ринулся в наступление: — Ведь я получил откровение из чертога вечности! Прямо в священной гробнице Великой пирамиды, подобно Александру Македонскому в Сиве! Я видел свою судьбу, от века записанную древними пророками!
— Мои воспоминания несколько… отличаются от ваших.
— Тогда говори! Что ты запомнил?
Денон сглотнул, качнул головой и осторожно начал:
— Я хотел, чтобы вы увидели чертог вечности…
— Ну да!
— …во всей его строгой простоте… чистоте… и удивительной пустоте.
Бонапарт непонимающе уставился на собеседника.
— Ведь это поразительно: усыпальница в сердце древнейшего мирового монумента — и начисто лишена украшений. Здесь, и только здесь, могла находиться земная обитель вечности… гробница человеческого тщеславия… конец всех наших дорог…
Во взгляде Наполеона росло непомерное изумление.
— Что за вздор! Ты хочешь меня уверить, будто на стенах не было звезд? Великолепных, сияющих Плеяд? Скажешь, я все это выдумал?
Денон опустил взгляд.
— Ну а моя счастливая звезда?
Молчание.
— А «красный человек» — верховный жрец, мистик, пророк под маской — он тоже, по-твоему, выдумка?
Молчание.
— А его предсказания? Разгадка таинственных кодов чертога?
Художник не шевелился.
— Так как же?
Денон решительно поднял глаза: отступать было уже некуда.
— Я знаю одно…
— Что? Что ты знаешь?
— В тот день главнокомандующий пережил жестокую битву при Абикуре…
— Не первую и не последнюю!
— …много ночей не спал…
— И это для меня не редкость!
— …истощил свое тело свыше простых человеческих сил и к тому же, по вашему собственному признанию, принимал дурманящие вещества…
— Продолжай.
— Поэтому я полагаю, в ту самую ночь он был особенно… — Денон сделал над собой усилие и выпалил: — Впечатлителен.
Бонапарт широко распахнул глаза.
— И наконец, я знаю, что Франция ждала его возвращения, вопросы настоятельно требовали ответов и он желал утвердиться в своем призвании…
Наполеон продолжал неотрывно смотреть на художника.
— К тому же из его собственных ранних трудов мне известно, — Денон перешел на шепот, — что командующий долгие годы питал особую склонность к пророкам в масках…
В воздухе повисла зловещая тишина. Виван почти расслышал ход мыслей Бонапарта, старающегося найти в его рассуждениях слабое место. Но это было все равно что биться головой о каменную стену. В юности будущий император мечтал прославиться как писатель; среди его лучших произведений был и «Пророк под маской», правдивая история Махди, [56] средневекового мессии Кхурасани, который возглавил войско фанатиков и предпринял несколько неудачных попыток переворота, после чего отравил всех своих людей, а сам добровольно взошел на костер. Махди носил прозвище Хакем (в переводе с арабского — «мудрец» или «ученый»), он объявил себя непобедимым посланником Бога, пытался предсказывать будущее и прятал уродливое лицо под ослепительной серебряной маской.
56
Махди (от араб, «ведомый верным путем») — в шиитском исламе седьмой имам Исмаил или двенадцатый имам Мухаммед аль-Мунтазар (исчез в 878), возвращение которого положит конец несправедливости и приведет к возрождению мусульман. Правоверные сунниты также верят в приход Махди, в легенде о котором обнаруживаются следы учения о Мессии. Некоторые лидеры мусульманских движений провозглашали себя Махди.
Наконец Денон отважился повернуть голову на затекшей шее и взглянуть на Бонапарта. Тот безмолвно буравил глазами собственное отражение в одном из бесчисленных зеркал. Художник на миг испугался, точно задел сосуд со взрывоопасной смесью.
И вдруг напряжение ушло — словно воду выпустили из раковины. Первый консул рассмеялся, негромко и неубедительно, как если бы весь разговор был затеян ради шутки.
— Ладно… — промолвил он, глядя в зеркало. — Значит, ты говоришь мне «нет»?
— Нет?
Наполеон обернулся.
— Я так понимаю, что ты не сможешь вызвать сюда «красного человека»?
Денон поклонился с покорной улыбкой:
— Боюсь, что не смогу.
Последовала долгая пауза, после чего Бонапарт опять рассмеялся.
— Тогда уходи, мерзавец. — Для пущей ясности он выпятил губы и подул. — Иди, иди прочь со своими ястребами и змеями, пока не отыщешь что-нибудь по-настоящему достойное моего величия!
Похлопав художника по спине, Бонапарт проводил его из дворца, осыпая шутливой бранью, и удалился в лабиринт из позолоченных галерей и бесконечных отражений.
Дорога к дому от дворца Тюильри занимала немного времени, поэтому в обычные дни (если не приходилось везти особенно ценные экспонаты) Денон ходил пешком. Однако в тот вечер он взял закрытый экипаж и медленно покатил по сонным улицам. И всюду его преследовали призраки Египта: колонны Вандомской площади, сфинксы на столбах ворот, у фонтанов… Даже шлюхи возле Пале Рояль провожали мужчин подведенными черной краской глазами, как у египетских богинь. Господи, содрогнулся Денон, ведь и само название города объявили происходящим от искаженного латинского «Par Isi» — «У храма Изиды».
Если вдуматься: неужели он, или Бонапарт, или кто-то еще доставил Египет в Париж? Или эта страна загадок всегда обитала здесь?
И еще этот «красный человек», le Masque Proph`ete, — вправду ли он вызывал к себе Наполеона? Или сам был вызван воображением усталого командующего? И скоро ли в нем опять возникнет нужда?
В конце концов, размышлял художник, все сводится к тому, какими пределами человек ограничивает собственные амбиции. Денон мысленно повторил незабываемую последнюю фразу из книги о Махди: «Как далеко заводит нас погоня за славой!», откинулся на мягкую спинку сиденья и прижал к себе папку с эскизами. Оставалось лишь гадать, как далеко Наполеон передвинет границы действительности в погоне за собственным сном.
Глава седьмая
ВЕЛИКИЕ ТАЙНЫ МАНЯТ
В Лондоне, как обнаружил Ринд, египетский стиль преобладал в основном на кладбищах, среди храмоподобных мавзолеев, обелисков, саркофагов, колонн с лотосовидными капителями и урн с прахом. Александра всегда тянуло в подобные места, он любил бродить по извилистым тропкам, как человек, желающий привыкнуть к новому дому, куда еще не успел переехать. Шотландцу отнюдь не казалось неподобающим то, что нетленные архитектурные мотивы Египта, этой гробницы великих империй, много столетий спустя возникли здесь, чтобы навек заключить в себе разлагающиеся останки знатных чиновников и аристократов.