Империя
Шрифт:
В должное время Херст стал демократическим кандидатом в губернаторы, а также кандидатом своей могучей машины — Лиги муниципальной собственности. Республиканским кандидатом выдвинули заслуженного, но малоизвестного адвоката Чарльза Эванса Хьюза, известного как гонитель продажных страховых компаний. Он не считался достойным соперником Херста, слава которого гремела.
Когда в апреле Сан-Франциско был разрушен землетрясением, Херст возглавил спасательные работы; он кормил людей, отправлял поезда с помощью, собирал деньги через конгресс и свои газеты. Если бы кто-то другой, не Херст, был этим добрым ангелом-спасителем, он наверняка стал бы национальным героем и президентом. Но он по-прежнему ассоциировался не только с желтой журналистикой, к которой большинство людей оставались равнодушны, но и с социализмом (он выступал за восьмичасовой рабочий день), этой немезидой всех добропорядочных американцев, готовых смириться с роскошью своих хозяев и не потерявших надежды когда-нибудь выиграть в лотерею. Но несмотря на все препятствия, Блэз полагал, что Херст неудержим.
В конце октября в ясное холодное утро Блэз сел в частный вагон Херста, стоявший на запасной ветке в Олбани. Его приветствовал неизменный Джордж, раздавшийся до тафтовских размеров.
— Мы все время в пути, мистер Блэз. Шеф в салоне. Миссис Херст не встает с постели, а маленький Джордж не желает ложиться в постель. Не дождусь, когда все это кончится.
К вящему облегчению Блэза, Шеф оказался один, он просматривал кипы газет. Блондинистые волосы с годами не то что поседели, а прибрели забавный коричневатый оттенок. Он поднял глаза на Блэза и на мгновение позволил себе улыбнуться.
— Семь утра — единственное время, когда я могу побыть один. Посмотри, что сделал со мной Беннет в «Геральд». — Херст протянул фотографию с подписью «Калифорнийский дворец Херста» и подзаголовок «Построен руками кули».
— У вас нет дома в Калифорнии, с кули или без них.
Херст отшвырнул газету.
— Разумеется, нет. Это дом матери. Построен ирландцами много лет назад. Ладно, дело сделано.
Блэз устроился в кресле, и стюард принес кофе.
— Живая щетка для пыли, — так Херст называл своего соперника Чарльза Эванса Хьюза, — ничего не добьется. У него нет организации. Нет народной поддержки. — Херст в общих чертах обрисовал Блэзу кампанию. Все делегаты по демократическому списку, похоже, идут к победе, Хьюз не в состоянии взбудоражить общественное мнение, несмотря на потуги антихерстовской прессы (то есть прессы, Херсту не принадлежащей), которая перещеголяла самого Херста по части выдумок и клеветы. Но на избирателей это, похоже, не действовало. — Я никогда не собирал таких толп. — Глаза Херста блестели. — И они снова придут — через два года.
— А что с письмами Арчболда? — Для Блэза эти письма служили доказательством гнилости системы, которая дальше так существовать не могла. Или народ свергнет правительство или, что более вероятно, правительство опрокинет народ и установит диктатуру, власть хунты. Если до этого дойдет, размышлял Блэз, то Рузвельт будет более подходящей фигурой, чем Херст.
— Обойдусь без писем. Я и так побеждаю. Письма полежат до девятьсот восьмого года. На случай, если у меня возникнут проблемы. Видишь ли, я буду тогда кандидатом, выступающим за реформы.
— На вашем месте я использовал бы их сейчас. Ударьте по Рузвельту, пока он не ударил вас.
— Зачем? — Херст положил в рот кусочек сахара. — Четырехглазый ничего со мной не сделает, по крайней мере в этом штате.
В следующее воскресенье Блэз приехал к Каролине в Джорджтаун, в начале будущего года она должна была переехать в новый дом на Дюпон-серкл, поблизости от Паттерсонов.
Блэз постучал в дверь, ответа не было. Он взялся за дверную ручку, она повернулась. Когда он вошел, Джим Дэй спускался по лестнице, на ходу завязывая галстук.
Какое-то мгновение они как завороженные смотрели друг на друга. Джим спокойно завязал галстук, лицо его слегка покраснело, как когда-то на пароходе в Сент-Луисе.
— Каролина наверху, — сказал он. — Я очень спешу. — Они поравнялись друг с другом на ступеньках, не обменявшись рукопожатием. Когда Джим проходил мимо, Блэз уловил знакомый запах теплого человеческого тела.
Каролина была еще в постели, на ней была ночная рубашка, отделанная белыми перьями.
— Теперь, — приветствовала она Блэза трагическим голосом Ольги Низерсол [163] , — ты все знаешь.
163
Низерсол, Ольга (1870–1951) — английская актриса.
— Да. — Блэз сел напротив на маленькую кушетку, он искал глазами следы любви. Кроме скомканного полотенца на полу, ничто не говорило о происшедшем — как, сколько? — и почему же он даже не заподозрил?
— Все вполне респектабельно. Так как Джим — отец Эммы, это должно остаться семейным секретом. Нет возражений?
— Нет. — Наконец перед ним открылась вся картина, в том числе и брак с Джоном, раньше казавшийся необъяснимым. Он изо всех сил старался не представлять в своем воображении стройное мускулистое тело Джима в этой постели, его смуглую кожу. — Ему конец, если Китти узнает, — добавил он непроизвольно.
— Или начало, — мечтательно сказала Каролина. — Мир больше не кончается из-за любовной истории.
— В политике — да, в его штате.
— Если она с ним разведется, я изо всех сил постараюсь закрыть брешь. Это не худший вариант.
— Для него — не знаю. — В Блэзе закипал смутный гнев.
Но то, что для него было смутным, было совершенно ясно Каролине.
— Ты ревнуешь, — поддразнила она. — Ты тоже его хочешь. Опять.
Блэзу показалось, что он взорвется, подобно вулкану, от ударившей в голову крови.
— О чем ты? — Других слов не нашлось, он понимал, что выдал себя.
— Я сказала и могу повторить, что мы должны это сохранить в кругу семьи, — она зло улыбнулась, — как мы делали до сих пор. У нас одинаковый вкус, во всяком случае в том, что касается мужчин…
— Сука!
— Comme tu est dr^ole, enfin. Cette orage [164] … — Она тут же перешла на английский, язык бизнеса. — Если ты попробуешь рассорить Джима с Китти или меня с Джимом, твой страстный порыв на борту парохода с беднягой Джимом, доставившим тебе удовольствие, окажется для тебя не менее губительным, чем то, что ты сделаешь ему, мне или пребывающей в неведении Китти. — Каролина перекинула ноги через край постели и надела шлепанцы. — Держи себя в руках. Тебя хватит удар, и Фредерика останется вдовой и моей лучшей подругой.
164
Как ты смешон, все-таки. Такая вспышка… (фр).
Где-то в глубине его сознания жила постоянная мысль или надежда, что однажды они с Джимом снова будут вместе, как в ту ночь в Сент-Луисе. Но с тех пор Джим держался от него на расстоянии, и Каролина опять восторжествовала. От «Трибюн» до Джима — она получила все, чего хотел он. При мысли об этом у него сжималось сердце от злости. Но сейчас, понимал он, надо держать себя в руках, сохранять спокойствие, быть настороже.
— В Белом доме уверены в победе Херста. — Каролина устроилась перед туалетным столиком и занялась приведением в порядок прически.