Империя
Шрифт:
Появились двое слуг с чайным столиком, подошли игроки в крокет. Фредерика ухаживала за гостями, а Каролина и Клара прогуливались у озера, держась на почтительном расстоянии от лебедей.
— Он выглядит лучше. — Ничего другого Каролина не могла придумать.
Клара стала совсем громадной, даже монументальной, манеры ее остались спокойными и напыщенными.
— Он может прожить еще год. Может быть, больше, если только уедет из Вашингтона.
— Он не хочет?
— Пока не хочет. Второго июня мы инкогнито отправляемся в Лондон. Затем садимся на «Балтик». Он настаивает на том, чтобы до Нью-Гэмпшира заглянуть в государственный департамент. Он не доверяет Теодору. — Клара обращалась к отражению ивы в озере.
— Пожалуй, лучше держаться до… — Каролина замолчала.
— Я думаю про тебя и Дела. — Впервые Клара заговорила с ней о сыне. — Я не уверена теперь, что это было бы правильно.
— Но мы никогда этого не узнаем, правда?
— Никогда. Когда я вижу все это, я понимаю, что ты не наша.
— Я ваша и не ваша. Или ни то, ни другое. — Каролину удивило, что Клара до сих пор по-цензорски отделяет иностранное, следовательно плохое, от американского, всецело положительного. — Но во Франции я «Трибюн» не издаю.
Клара улыбнулась, она всегда улыбалась, когда думала, что кто-то пошутил.
— Как вы уживаетесь с Блэзом?
— Неплохо. Теперь. В будущем — не уверена. — Каролина, к своему удивлению, сказала то, что действительно думала.
— Я такого же мнения. У него прелестная жена. Но он хочет быть похожим на Херста…
— Не больше, чем я.
— Каролина! Ты дама.
— Иностранная.
— Все равно, ты не можешь хотеть быть похожей на этого ужасного человека. Генри Джеймс вернул нам ключ от нашего замка. — Мозг Клары был устроен таким образом, что он мог совершать стремительные прыжки от желтой журналистики до Генри Джеймса, который уехал, прихватив ключ от входной двери их дома, и вот теперь он его вернул; эта нелогичность была частью целого, наверное очень значительного, что ускользнуло от Каролины; она вспомнила свой разговор с Блэзом о ключах — реальном и метафизическом.
— Вы увидитесь с Джеймсом в Лондоне?
— Не уверена. Я не хочу, чтобы Джон встречался с кем-нибудь, кроме старых друзей. Но король настаивает. Поэтому мы будем в Букингемском дворце.
— Король очень чуток к политике.
— Он любит Джона. Я сказала — никакой еды! Король может часами сидеть за столом. Мы заедем всего на полчаса, сказала я, и не задержимся ни на минуту дольше. — Они сели на скамейку и смотрели, как остальные пьют чай. Адамс вышагивал туда и обратно, это был хороший знак. Хэй съежился на каменном троне, этюд в серо-белых тонах. Блэз сидел на краешке стула, как примерный ученик. — Развод до сих пор меня шокирует. — Осуждение читалось во всем ее теле, которое даже в сидячем положении напоминало гору Синай.
— Фактически мы не были женаты. — Каролина начала говорить правду, но, не желая проводить остаток дней во Франции, решила сказать не правду, но в общем-то и не ложь. — Мне было одиноко после смерти Дела. И я решила выйти за кузена, потому что нуждалась в помощи. — Каролина надеялась, что ей удалось изобразить себя беспомощной.
Убедить в этом Клару ей не удалось.
— Понимаю. — Клара стояла на своем. — Депрессия. После случившегося. И все равно надо было подождать и выйти не за кузена, а найти настоящего мужа.
— Теперь это дело прошлого. Я одна и довольна этим. Есть Эмма. А что сталось с детьми, — Каролина в подражание Кларе ответила нелогичностью, в которой, однако, не было ничего загадочного, — Кларенса Кинга от его жены-негритянки?
Клара покраснела. Это была победа Каролины.
— Думаю, они по-прежнему в Канаде. Джон и Генри ей помогают. Они мне ничего не рассказывают, а я не задаю вопросов. — Клара встала, закрывая тему. В сопровождении Каролины гора вернулась к чайному столику.
Хэй рассказывал о своей встрече с французским министром иностранных дел.
— Президент запретил мне говорить с ним, пока я не повидаюсь с кайзером. Но мне позволено иногда вести свою дипломатию. Волнения в Марокко — нет, нет, не Пердикарис и не Райсули…
— Избавьте нас от этой высокой драмы. — Адамс перестал шагать и сел в слишком высокое для него кресло. Два тоненьких ботинка из кожи высшего качества на дюйм не доставали до земли.
— … идет к столкновению, и кайзер угрожает французам, грозит, что лично отправится в Марокко и отберет его у французов. Бедняга Делькассе очень мрачен. Теперь, когда Россия стоит на пороге революции, у кайзера самая сильная армия в Европе. У французов плохая рождаемость, жаловался он, французская армия слишком мала, поэтому кайзер может делать, что захочет, если только Теодор своим громадным сапогом…
— Разве не дубинкой? — перебил его Адамс. — Той самой, которая, по его словам, всегда при нем, даже когда он говорит тихим голосом. Правда, разумеется, в обратном. Он кричит, а вот дубинки у него нет.
— Большой флот, Генри, это и есть дубинка.
— Когда в Европе вспыхнет война, она будет вестись на земле, и выиграет ее сухопутная армия, и это последний шанс немцев стать королем на горе.
— Мы, — сказала Клара, — вмешиваться не будем.
Когда сквозь листву западного парка пробились лучи заката, Каролина, Блэз и Фредерика проводили последних из Братства червей до их автомобилей. Адамс отправлялся на встречу с Лоджами: «Это моя тайная дипломатия с целью оторвать Кэбота от горла Джона». Каролина слишком поздно вспомнила, что не успела рассказать Адамсу о фрагментах дневника Аарона Бэрра. К счастью, он блистал здоровьем, и у них будет время поговорить об этом в Вашингтоне.
— Вы должны навестить нас в Сьюнапи. — Хэй взял руку Каролины в свою, и она чуть не отпрянула, настолько холодной оказалась его рука.
— Я приеду в июле.
— Приезжайте на Четвертое июля. Мы все будем там. — Клара поцеловала ее в щеку.
Молодое трио, во всяком случае Каролина, смотрело на отбытие старого трио с печалью.
— Они последние, — сказала она.
— Что значит последние? — Фредерика недоуменно посмотрела на нее, и ее волосы вдруг окрасились в цвет темного золота.
— Последние, кто верит.
— Во что? — Блэз повернулся, чтобы идти в дом.
— В Братство… червей.
— Я тоже верю в эту масть. — Фредерика ее не поняла. — А ты, Каролина?
— Я имела в виду нечто иное — то, чем они были, пытались быть, чем отличаются от нас.
— Они не отличаются от нас, — поставил точку Блэз. — Просто они старые, а мы молодые. Пока.
Джон Хэй сидел в кресле-качалке на веранде своего дома и смотрел на нью-гэмпширские луга и серые нью-гэмпширские горы вдали и на сверкающую поверхность озера Виннипесоки между ними, в которой отражалась яркая голубизна неба. Сказать, что он был изможден, значило не сказать ничего. 15 июня он вернулся и, проведя день в Манхассете у Элен, отправился в Вашингтон вопреки твердым инструкциям президента. В течение душной, влажной недели он занимался делами своего департамента, вместе с президентом плел заговор — как и где усадить японцев и русских за стол переговоров. Президент, как всегда, вел себя по-королевски, и мастодонт Тафт не отходил от него ни на шаг. Последнее, что они сделали, — положили конец Закону о высылке китайцев, которым прежние администрации сдерживали поток иммигрантов из Китая. С подъемом Японии «желтую опасность», средство запугивания народа политиками, как это ни парадоксально, пришлось положить под сукно.