Империя
Шрифт:
— Я устал. Я плохо себя чувствую. Я быстро иду ко дну. Я ничто и мне незачем жить…
— Для нас. Для племянниц. Ради вашей книги о двенадцатом столетии, которую вы, наверное, уже десять раз завершили. И, самое главное, ради того, как вы говорили сами, чтобы никогда больше не видеть Теодора Рузвельта.
Внезапно глаза Адамса просияли.
— Ты знаешь, как согреть мне душу! Ты совершенно права. Ноги моей больше не будет в Белом доме. Это огромное облегчение., И еще я объявил карантин Кэботу, и, если бы не сестрица Анна, я избавился бы от Лоджей. А ты зачем идешь туда сегодня?
— Я пока еще издатель газеты. Я — единственный
— Херст. — Адамс буквально высвистел букву «с»; так змий в райском саду славил зло. — Если его выберут губернатором штата Нью-Йорк, он через два года поселится в доме напротив.
Каролина склонна была согласиться. Хотя Херст проиграл выборы в мэры Нью-Йорка в трехпартийной схватке, ему не хватило для победы сущей ерунды. Избрание Макклеллана обеспечил Мэрфи из Таммани-холла, который в последнюю минуту сжег некоторое количество бюллетеней. Херст держался теперь, как шекспировский трагический герой в ожидании пятого акта.
С невероятным мастерством Херст создал собственную политическую машину в штате Нью-Йорк и теперь был готов к схватке за губернаторство; Блэз ему помогал. Каролина не вполне понимала, почему ее аполитичный брат решил прийти на помощь издателю-конкуренту, если только не по этой именно причине. Ведь если Херст станет губернатором, президентом — шекспировским кавдорским лордом, — он будет вынужден продать свои газеты, а Блэз жаждал их купить. Кстати и Каролина тоже.
— Я всегда надеялся, что в старости я, в отличие от первых трех Адамсов, не проникнусь отвращением к демократии. Но мне не нравятся симптомы. Учащенный пульс, повышенная температура, страх перед иммигрантами — о, эта встреча в Хейдегге! Даже Джон пришел в ужас: он понял, до какой степени эта страна потеряна для нас. Римские католики — не дар божий. Да, мое дитя, я знаю, что вы одна из них, и даже я иногда склоняюсь к ложной Истинной Церкви, но отбросы Средиземноморья, обломки Mitteleuropa [161] , и евреи, евреи…
161
Центральной Европе (нем.).
— Вас хватит удар, дядюшка Генри, — спокойно сказала Каролина. — Однажды вас сбросит ваш любимый конек.
— Скорее бы. Но я по-прежнему в седле. Потому что я — никто. Власть — это яд, и вам это известно.
— Откуда мне знать. Но я не прочь попробовать.
— Проблема в том, что я называю бостонством. Привычка к двойному стандарту, которая может вдохновлять литератора, но фатальна для политика. — Адамс взял папку, лежавшую около кресла. «Письма Джону Хэю. Письма Джона Хэя». Клара их собрала. Она хочет их издать.
Хэй время от времени писал Каролине. Он был мастером эпистолярного жанра, следовательно, не вполне искренен.
— Это разумная мысль?
— Скорее всего, нет. Уверен, что Теодор это не одобрит. Хэй любил его, хотя видел его недостатки. Больше того, его абсурдность. А великие люди терпеть не могут, когда их считают абсурдными.
— Издайте! И вас восславят.
— Думаю, мне придется их редактировать.
— Почему бы не написать его биографию?
Адамс покачал головой.
— Это
— Так напишите именно поэтому.
— После Святого Августина это неуместно. Он превосходно умел то, что делать нельзя, — смешивать повествование, поучение и стиль. Руссо этого вообще не умел. Августин же имел понятие о литературной форме — писать историю, имея в виду конец и цель, не ради цели, но формы, нечто вроде романа. Я родился не в свое время.
— Но вы занимаете законное место, — сказала Каролина. — И я не доверяю времени…
— И вы довольны? — Адамс внимательно смотрел на нее.
— Думаю, да. Я хотела остаться собой, не просто быть женой, матерью или…
— Племянницей?
— Эта роль устраивает меня больше всего. — Каролина была совершенно серьезна. — Но я никогда вам не исповедовалась, насколько я честолюбива. Прежде всего, я хотела бы… — она набрала воздуха в легкие, — принадлежать к Братству червей.
— О, мое дитя! — в голосе Адамса промелькнула нотка, какой она прежде не слышала. В нем не было ни иронии, ни режущей остроты. — Ты же к нему принадлежишь. Разве ты не знала?
— Хотела бы я это знать, — сказала она задумчиво.
— Это правильно. Хотеть знать — это все.
В комнату вошли миссис Камерон и Марта, одетые для приема в Белом доме.
— Мы узнали от Уайтло Рида, — сказала Лиззи, с обычной, но не чрезмерной теплотой поздоровавшись с Каролиной, — что Марта будет представлена ко двору первого июня. И знаете, что сказала Марта?
— Я бы предпочла остаться в Париже, вот что сказала Марта, — сказала Марта.
— Ты должна доставить радость Уайтло Риду. Ему не терпится представить многих, но фактически некого. — Адамс встретил назначение Уайтло Рида послом при Сент-Джеймсском дворе своими обычными насмешками. Его стремление к должности и сопутствующая ему помпезность были, наконец, вознаграждены президентом, который потребовал, чтобы все послы и посланники после выборов подали в отставку. Всех теперь перемещали или выставляли со службы.
— Я делаю это ради матери. — Марта никогда не будет красивой, подумала Каролина, но, может, не всегда будет такой заурядной.
Проверив часы, три дамы решили, что они воспользуются одним экипажем, чтобы перебраться на другую сторону продуваемой ледяным ветром Пенсильвании-авеню.
Адамс встал и проводил их до двери кабинета, поцеловав каждую в щеку.
— Надеюсь, Кэбота не будет, — сказала Лиззи. — После смерти Джона у меня на него постоянная оскомина.
Лоджей не было, обед устроили в относительно узком кругу, и разговор не доставил Каролине удовольствия. Из членов кабинета присутствовал лишь преемник Хэя Илайхью Рут. Он и Каролина потянулись друг к другу в Красной гостиной, где гости собрались перед обедом. Рузвельты оттягивали свой королевский выход до той минуты, когда все гости были в сборе.
— Чем занимается ваш брат? — таково было довольно бесцеремонное приветствие Рута.
— Он ездит по штату Нью-Йорк, наслаждаясь прекрасными видами.
— Я встревожен. Мы все встревожены. Вы ведь знаете, Херста фактически выбрали мэром Нью-Йорка. Тогда Таммани уничтожило бюллетени.
— Чего же вы тревожитесь? Когда его выберут губернатором, Таммани еще раз сожжет бюллетени. Мошенничество — это главная из сдержек — или противовесов? — вашей, простите, нашей конституции.
Напускная тревога Рута сменилась некоторой неловкостью.