Имя мне — Легион
Шрифт:
Его рука поднимается на мое плечо.
— Конечно. В конце концов, протез выглядит лучше, чем настоящие.
Он садится рядом со мной.
— Я мечтал об этом много раз, — говорит он, расстегивая последние пуговицы моей блузки и развязывая мой пояс.
Он нежно гладит мой живот. Это не вызывает у меня неприятных ощущений. Это продолжается довольно долго.
Вскоре мы полностью раздеты. Он медлит, и, когда он готов, я раздвигаю ноги. Все в порядке, Борис. Я расставила ловушку, и ты попался. Я даже чувствую себя немного виноватой. Ты более благороден, чем я думала. Я дышу глубоко и медленно.
— Ты сказала, что у тебя есть затруднения? — спрашивает он в том мужском великодушии, которое обычно забывается через несколько минут. — Если я могу что-нибудь сделать, у меня есть несколько свободных дней. Ты мне нравишься, Марьюшка.
— Это то, что я должна сделать сама. Во всяком случае, спасибо.
Я продолжаю в прежнем духе.
Когда я одеваюсь, он лежит и смотрит на меня.
— Я, должно быть, старею, Марьюшка. Ты меня утомила. Я чувствую, что мог бы проспать целую неделю.
— Это похоже на правду. Через неделю ты снова будешь чувствовать себя отлично.
— Я не понимаю…
— Я думаю, ты слишком много работал. Эта конференция…
Он кивает:
— Ты, наверное, права. Ты действительно не имеешь отношения?..
— Действительно.
— Хорошо.
Я мою чайник и чашки. Укладываю их в рюкзак.
— Будь так добр, Борис, дорогой, подвинься, пожалуйста. Мне очень скоро понадобится пончо.
— Конечно.
Он медленно поднимается и передает его мне. Начинает одеваться.
Он тяжело дышит.
— Куда ты собираешься двинуться отсюда?
— Мисима-го, к следующему виду моей горы.
Он качает головой. Заканчивает одеваться и усаживается на землю, прислонившись к стволу. Находит свою фляжку и делает глоток.
Затем протягивает мне.
— Не хочешь ли?
— Спасибо, нет. Мне пора.
Я беру посох. Когда я снова смотрю на него, он улыбается слабо и печально.
— Ты многое забираешь от мужчины, Марьюшка.
— Да.
Я ухожу. Сегодня я смогу пройти двадцать миль, я уверена.
Прежде чем я выхожу из рощи, начинается дождь; листья шуршат, как крылья летучих мышей.
Солнечный свет. Чистый воздух. Картина показывает большую криптомерию, Фудзи неясно вырисовывается за ней, скрытая дымкой.
Сегодня нет дымки, но я нашла криптомерию и остановилась на таком месте, где она пересекает склон Фудзи слева от вершины. На небе несколько облаков, но они не похожи на кукурузные початки, как на картине.
Мой украденный «ки» все еще поддерживает меня, хотя медикаменты работают тоже. Мое тело скоро отторгнет заимствованную энергию, как пересаженный орган. Хотя тогда лекарства должны уже подействовать.
Тем временем картина и действительность становятся все ближе друг к другу. Стоит прекрасный весенний день. Птицы поют, бабочки порхают; я почти слышу, как растут корни под землей. Мир пахнет свежо и ново.
Я смотрю на громадное старое дерево и слушаю его эхо в веках: Золотая ветвь, Рождественское дерево, Древо познания Добра и Зла, под которым Гаутама нашел свою душу и потерял ее…
Я двигаюсь вперед, чтобы дотронуться до его шершавой коры.
Отсюда я внезапно обнаруживаю новый вид на долину внизу. Поля похожи на песок, по которому прошлись граблями, холмы — на камни, Фудзи — на валун. Это сад, тщательно ухоженный…
Позднее я замечаю, что солнце передвинулось. Я находилась на этом месте в течение нескольких часов. Мое маленькое озарение под великим деревом. Я не знаю, что могу сделать для него.
Я внезапно наклоняюсь и подбираю одно семя. Маленькая штучка для такого гиганта. Оно меньше моего ногтя. С тонкими желобками, как будто изваянное феями.
Я кладу его в карман, посажу где-нибудь по пути.
Затем я отступаю в сторону, так как слышу звук приближающегося колокольчика, а я пока еще не готова к тому, чтобы встретить кого-либо. Но внизу есть маленький постоялый двор, который не похож на гостиницу, входящую в сеть. Я смогу принять ванну, поесть и выспаться в постели этой ночью.
Завтра я буду сильной.
Отражения. Это одна из моих любимых картин серии: Фудзи, видимая со стороны озера и отражающаяся в нем. С другой стороны зеленые холмы, маленькая деревня на дальнем берегу, маленькая лодка на воде. Наиболее поразительная особенность этой картины в том, что отражение Фудзи не повторяет оригинал; его положение неправильно, склон неправильный, покрытый снегом, у оригинала он не такой.
Я сижу в маленькой лодке, которую я наняла, и смотрю назад. Небо слегка дымчатое, что хорошо. Нет бликов, портящих отражение. Город не такой привлекательный, как на картине, он вырос. Но я не вдаюсь в такие детали. Фудзи отражается более четко, но раздвоение все еще волнует меня.
Интересно… На картине деревня не отражается, так же как изображение лодки на воде. Единственное отражение — Фудзи. Никаких признаков человеческого присутствия.
Я вижу отражающиеся здания на воде у берега. И в моем сознании возникают другие образы.
Конечно, затонувший Р’лие является мне, но место и день слишком идиллические. Он исчезает практически мгновенно, замещаясь затонувшим Ис, чьи колокола все еще отбивают часы под водой. Здесь и «Нильс Хольгерссон» Сельмы Лагерлеф, сказка, в которой потерпевший крушение моряк обнаруживает себя в городе, опустившемся на дно моря, — в месте, затонувшем в наказание его жадным, высокомерным жителям, которые все еще обманывают друг друга, хотя все они уже мертвы. Они одеты в богатые старомодные одежды и ведут свои дела так же, как когда-то наверху. Моряка тянет к ним, но он знает, что не должен обнаруживать себя, иначе он превратится в одного из них и никогда не вернется на землю, не увидит солнца. Я подумала об этой старой детской сказке, потому что именно сейчас поняла, что должен был чувствовать моряк. Мое открытие тоже могло бы привести к превращению, которого я не желаю.