In carne
Шрифт:
Заснул быстро.
И сон ему впервые за последние недели приснился иной, чем ранее. С глубоким, должно быть смыслом.
* * *
Идет, значит, он по незнакомому лесу за седым волком к какому-то колодцу. Подходят, а там, в самом колодезе лесенка вниз ведет. Медная, зеленая вся от влаги да старости. Волк одними глазами архитектору вроде говорит – иди, мол. Чего встал? Ну, Растрелли на лесенку ступает и начинает вниз спускаться. А ступеням конца нет. Но светло здесь – со дна
Много ли времени прошло, но на том самом дне, наконец, очутился. А там камень давно знакомый – янтарь с красной ящеркой. Свет яркий от него и исходит. Ящерка вдруг молвит, прямо из камня:
– Зачем же ты ко мне, старый, Али Шера привел? Он счастие мое в горе обратит… – сказала так, а потом взмолилась: – Выпусти меня, Варфоломей Варфоломеевич! Я тебе такое богатство дам, какого на всей земле не сыскать. Выпусти, а? Не пожалеешь.
– Как же я тебя выпущу, ящерка? Ты ж в камне.
– А ты камень-то над головой подыми и брось. Чай не брильянт, кокнется. Ну, я и выпрыгну.
– Э, нет, хитрая, – отвечает Растрелли. – Ты мне сперва Тишу верни да награду дай обещанную.
– Тишу твоего я трогать не хотел. Он сам напросился. Попросится обратно – выпущу. Но другим он станет, не узнаешь ты его. Согласен так?
– Что ты молвишь, окаянная рептилия… Как же Тишу-то я не узнаю? Каким другим станет он?
– А ты Али Шера спроси. Если успеешь.
– Какого еще Али Шера? И почему – если успею?
– Так того белого волка, что ты по мою душу привел. Он все знает, потому как Али Шер – самого зла хозяин. Я один с ним справиться смог бы… Если заточение прекратит кто…
– Зачем же ты мне награду предлагаешь? Зло на Земле уничтожить – дело благое.
– Так думаешь, старый? Ладно. Освободи меня в этом случае за просто так. А награду обещанную тебе я подарком обзову. Хорошо придумано?
– Как же звать тебя, ящерка?
– Много мне имен. Но люди кличут меня с давних пор Мортою. А кое-кто и Инклюзом… Сильней меня свободного только двое – инклюзор, что меня в камень заточил, чтобы я Али Шера оставил, да Инкарнатор – ваших душ повелитель. Но с последним я заодно… Пока в камне я, Али Шер меня сжечь может одним только взглядом своим. Потому как живой адов огонь это. А на воле окажусь – я его в лед превращу, на осколки разобью, а растают те – выпью.
– Странно ты говоришь, Морта-Инклюз. Брешешь как будто?
– Не лгу я, хоть странно для тебя слышать слова иные, чем те, к каким ухо человечье привыкло. А не выпустишь… – ящерица вздохнула, – оставь здесь. К Али Шеру не выноси от греха.
– Ох, не жаль мне зла. Иди, коль просишь. И даров твоих не надобно.
Со словами этими Растрелли поднял камень над головой и со всей силы об каменный пол его кинул. Ящерка выскочила и быстро по самой стене начала карабкаться вверх. А правый карман камзола у Растрелли надулся, тяжелым стал. Видать, Морта-Инклюз свое обещание таки выполнил. Награду всучил.
Варфоломей Варфоломеевич руку в карман засунул, пощупал предмет. Нечто с дорожную иконку размером, но твердое, угловатое, гладкое. Стекляшка. Или, может, камень драгоценный, огранки странной – плоский с одной стороны. Да… Коль брильянт это, или сапфир, или яхонт – при таких-то каратах он дороже десяти сундуков злата чистого…
Но по прикосновении к награде последняя капля радости из души ушла. Словно скверна какая-то в душу закралась. И отчетливо понял вдруг Варфоломей Варфоломеевич, что зазря он проклятого Морту-Инклюза освободил.
А что, если Али Шер и не зло вовсе? Что, если сам Морта-Инклюз зло и есть? Вон, и Тихону безусловно помочь отказался…
Что-то тут не складывалось. Быстро все произошло, опомниться не успел. Времени на раздумья не дал, вредитель окаянный…
«Купили мастера за камень, каких он цел сундук имел»… Что?
Откуда слова эти?
* * *
Подобные сны вещими бывают – сплошь и рядом случается. Однако растолковать его Растрелли сам, увы, не мог. Пусть и навыки кой-какие имел.
Можно, конечно, подумать, что такие страсти привиделись под впечатлением пережитого за последнее время. А тут еще и Мартынов со своими выходками. Дом этот странный – как замок тевтонский. Причем на месте, где быть ему совсем не положено – посреди чухонских холмов. Свеча, что комнату словно солнцем осветила, седой волк опять же… Так. Постой, как там он вчера зверя своего кликал? Что-то из нынешнего сна. Точно ж. Лишерка. Может, Али Шер он? Само воплощенное зло, о котором поминали? Надо б старца как-то невзначай и, не дай Бог, не обидев, выспросить. Нет, сперва след сон испросить растолковать. В таких-то делах Ирод, должно быть, мастак.
Варфоломей Варфоломеевич уж застегивал камзол, когда дверь спальни отворилась. На пороге стоял давешний волк и вновь улыбался. Во весь свой хищный оскал.
Нет, не может такой милый зверь воплощенным злом быть. С одного взгляда видать, что добряк. Да. Добрый, умный и нисколько не страшный.
– Тебя, Лишерка, должно быть, за мною хозяин послал?
Зодчему показалось, что… Нет, не показалось. Зверь действительно кивнул, а потом развернулся, и через пару секунд со стороны лестницы уже слышались его удаляющиеся мягкие шаги. Посмотри-ка, умница какой. Да при таком помощнике и лакей без надобности. Он, небось, и кофию заварить может? Если попросишь ласково…
Растрелли полегчало от таких мыслей. Да, детские. Плохо? Наоборот, кажется. Вообще, лесной дом и его странные обитатели Варфоломей Варфоломеевичу нравились. Искренне и от души. Славно тут.
Он вслед за волком спустился вниз. В столовую. Мартынова не было. Лишерка, казалось, заснул в своем углу. Растрелли вышел в прихожую и распахнул входную дверь.
Хозяин сидел на крыльце, кормил размоченным в домашнем пиве зерном слетевшихся лесных птах. Не оборачиваясь и не отрываясь от своего занятия, Мартынов тут же отозвался на скрип двери: