In vinas veritas
Шрифт:
— Ну, я, стало быть, пошел? — невинно поинтересовался я.
Саша сделал мне страшные глаза и изобразил миссионеру жест свободной рукой:
— Прошу Вас в каюту капитана.
Я спустился вниз, пережидая момент, чтоб потом войти к напарнику в разгар их общения. Но у трапа уже пасся, переминаясь с ноги на ногу, Алекс Скотт, собственной персоной, весь затянутый в резину.
— А, Скотина, ну заходи, заходи.
— Да я, собственно говоря, на минутку. Только узнать. А где твой друг? — поинтересовался он.
— У себя в каюте, сказал я и добавил, — Его ксендзы охмыряют.
Алекс хмыкнул, покачал головой и выглядел несколько смущенным.
— У тебя какое-то дело к старпому? — помог ему справиться с приступом стеснительности я.
— Да, то есть, нет, — он слегка развел руками и продолжил, — дело к Вам обоим. Мне ребята заказали сигарет. Говорят, у русских всегда можно прикупить курево и водку.
— Ну, я вообще-то не совсем русский, но дело не в этом. А водку мы не продаем.
Боевой пловец сразу повеселел и ободряюще похлопал меня по плечу, ожидая продолжения.
— Значит, желаете купить сигареты «ЛМ»?
— Да, да — «ЛМ», а что — у вас есть?
Я внимательно посмотрел в глаза, стараясь углядеть в них намек на провокацию властей, но ничего не заметил. По здравому смыслу нельзя было соглашаться, никаких гарантий на честность сделки с береговой стороны.
— Да не бойся, никакая я не подстава, — снова похлопал меня по плечу резиновый человек. — Решайся скорей — у меня кофетайм кончается.
— За сколько твои друзья готовы взять у нас блок? — решился я, прикинув, что мы все равно собирались эти сигареты продавать.
— По пятнадцать фунтов, если несколько, — легко ответил Алекс.
— Для начала десять блоков устроит?
— Двадцать, — закивал головой ныряльщик, — сейчас достану лавы.
Я с интересом уставился на него: откуда же он вытащит деньги, если весь затянут резиной? Но Скотина был хитрой скотиной: отработанным жестом он залез к себе за отворот и выудил целлофановый пакет с наличностью.
— Вот триста. Если хочешь — пересчитай.
— Верю, верю. Погоди, сейчас принесу, — я перехватил банкноты, трясущейся рукой запихал их в карман и горным козлом заскакал по трапу. В след мне донеслось:
— Прошу только в какой-нибудь пакет уложить — не тащить же их в охапке через всю верфь!
Когда Алекс Скотт с мусорным мешком на плече отправился восвояси, я, ликующий, побежал проведать Сашу. На радостях даже забыл, что у них там религиозные разговоры в самом разгаре.
Вбежал в каюту как раз вовремя: старпом разливал по рюмкам уже изрядно початую бутылку водки. Закуска, как обычно, изобиловала: три печенья и банка майонеза. Значит, меня здесь ждали, раз еда на троих.
Миссионер посмотрел на меня блестящими глазами и расплылся в улыбке. На сей раз она ему удалась гораздо лучше.
— А, это ты! — обрадовался Саша. — А я уже было собрался послать за тобой — где это ты запропастился?
— Саша, я один коробок сигар продал! — возбужденно зашептал я. — По пятнадцать фунтов за унцию!
Старпом почесал за ухом, достал еще одну стопку и наполнил ее.
— Кому?
— Приходил Скотина, ну, тот самый, что в коридор к нам нырял, сам спросил.
— Ну, все, значит, штраф за нелегальный сбыт сигарет почти сто пятьдесят фунтов за блок. Ты ему доверяешь? — спросил он меня, и сам же ответил. — Да и пес с ним. Авось пронесет: все равно эти сигары были приготовлены на продажу. Деньги хоть дал?
— Дал, дал, надо их куда-нибудь припрятать у судна: вдруг они меченные?
— А вот это уже называется паранойей. Сняв голову, по волосам не плачут.
— За здоровьи, — подал, вдруг, реплику миссионер, уставший держать рюмку.
— За успех, — подтвердил я, хватаясь за свою емкость.
— За мир во всем мире, — согласился старпом.
Мы стали закусывать деликатным посасыванием смоченной в майонезе печеньки (каждый — своей), а Саша, ожидая своей очереди к банке, скривившись, прошелестел:
— Этак, мы отсюда в портянках от Версаччи уедем.
26
В это же самое время по дождливому Фалмуту разъезжали несколько машин, в которых флегматичные и равнодушные люди рисовали, где, какое дерево произрастает, какова его крона, как тянутся линии электропередач, фиксировали наличие и глубину устоявшихся и вероятных луж. Другие люди, покопавшись в Интернете, разворачивали подробную геодезическую карту города, сопоставляли годовые розы ветров. Третьи люди, возбужденно переговариваясь между собой, выверяли положение звезд и планет на ближайшие полгода. Четвертые — пересчитывали деньги и распределяли их между занятыми в творческом поиске коллективам. Пятый человек лениво просматривал поступающие доклады, курил дорогие сигары и пил коллекционные вина. Еще он изображал наставника и учителя для своих довольно-таки многочисленных последователей, в совершенстве владея замысловатой техникой левитации, продолжительного бездыханного состояния и прочими изящными штучками.
И только шестой, наконец, владел всей необходимой информацией, чтобы отдать приказ для завершающей стадии некой операции, суть которой была скрыта почти для всех. За исключением, разве что живого пророка, почти бога, как его величали почитатели. Да и то лишь в общих чертах. Вот этому влиятельному во всех отношениях гуру и был сделан звонок.
Трубку тот поднял сразу, потому как с первой и последней трелью звонка догадался, кто ему звонит. Как — никак обладал настоящим чутьем — без подобных качеств трудно повести за собой народ, заставляя их безоговорочно доверять себе.
— Слушаю, — твердо, но с оттенком подчинения, сказал он.
— Что нового на музыкальном Олимпе? — прозвучал равнодушный голос.
«Гад!» — подумал пророк и сразу испугался. Надо было что-то ответить, и он ляпнул невпопад:
— Видел тут недавно интервью этого канадца, как его там? Брайана Адамса. Бедняга, сломал себе руку.
— Правда? — донеслось до его слуха. — Ну, тогда подъезжай, поговорим.
Гуру, собрался уже положить трубку, как из нее на уровне слышимости донеслось: «Гады — это змеи» и затем гудки отбоя.