Иная терра
Шрифт:
Пока что юноша присматривался. Знакомился с сокурсниками, общался, разговаривал на различные темы, пытаясь выявить их отношение к миру и его законам. И понемногу список, составленный им из потенциальных кандидатов, начинал делиться на два меньших списка: те, при ком о запрещенной книге и ее идеях заговаривать просто нельзя, и те, кто с некоторой вероятностью может оказаться впоследствии в Ордене.
Впрочем, сейчас Стас думал не о компании и кандидатах в целом. Его интересовал один конкретный человек.
Женька Алфеев, субтильный и болезненный паренек двадцати лет, поступивший на платное обучение с третьей попытки. Сын далеко не бедных родителей, брошенный ими на произвол судьбы, как это случалось с большинством отпрысков бизнесменов, занятых больше своими компаниями, нежели детьми. Когда Алфееву исполнилось восемнадцать, и он благополучно провалил попытку поступления на юрфак, отец выдал ему ключи от двухкомнатной квартиры, оформленной на Женькино имя, и перевел на счет сына сто тысяч евро, сказав, что обучение сына он оплатит, а деньги парень пусть зарабатывает сам. Впрочем, после неудачной второй попытки старший Алфеев дал Женьке работу в своем отделе корпорации. С третьего раза юноша все же поступил — правда, не на юридический факультет, куда гнал его отец, и не на экономический, чего хотела мать, а на психфак в ВИП. Родители отреагировали по-разному: мать презрительно бросила: «ну и идиот», и прервала с «не способным ни на что неудачником» всяческие отношения. Отец, вдоволь повздыхав над «выброшенной на помойку» жизнью сына, каковая казалось ему теперь совершенно бесперспективной, все же выделил деньги на обучение, заплатив сразу за пять курсов, да и с работой продолжал помогать, пару раз в месяц подбрасывая прекрасно знающему итальянский Женьке небольшие переводы.
Стас более-менее близко познакомился с Алфеевым, когда тот ухитрился подхватить воспаление легких, и ему пришлось срочно уходить с последней пары. Ветровский, глядя на едва стоящего на ногах Женьку, отпросился у Галины Викторовны и помог больному сперва добраться до такси, а потом до квартиры. И правильно сделал — сам Алфеев просто не дошел бы. Он почти потерял сознание еще во флаере, а когда Стас внес задыхающегося от жара парня в квартиру и уложил на кровать, Женька начал бредить. Стас со своего мобила вызвал врачей и сам им заплатил — по счастью, он как раз вчера снял со счета пятьсот евро на покупку нового мобила, так как старый работал со сбоями и порой просто выключался ни с того, ни с сего, но потратить деньги еще не успел.
Врачи не стали забирать Алфеева в клинику: вкололи несколько препаратов, оставили рецепт и рекомендации, и велели не оставлять больного, пока не придет в себя. Стас сделал себе чашку чаю, и устроился в Женькином кресле с ноутбуком, готовясь к завтрашним парам. Он настолько увлекся чтением, что пронзительный вопль дверного звонка заставил его подпрыгнуть. Несколько секунд поразмышляв, юноша решил все же посмотреть, кто пришел.
За дверью, нервно переступая на месте, стоял мужчина лет пятидесяти, одетый в дорогой костюм. Не успел Стас коснуться дверного замка, как тот вновь надавил на звонок.
— Кто ты такой? — резко спросил мужчина, тут же оттесняя Ветровского в глубь квартиры. Глаза у него были совсем как у Женьки.
— Стас, то есть, Станислав Ветровский. Мы с Женей учимся вместе.
— Что ты здесь делаешь, и где мой сын?
— Он в комнате, спит, — юноша вкратце пересказал события этого дня.
— Даже так? Спасибо. Меня зовут Георгий Антонович, и я, как ты понял, отец Евгения. Подожди на кухне, я посмотрю, как он там.
Ждать пришлось недолго. Уже через пять минут Алфеев-старший вышел к Стасу.
— Пока спит, — ответил он на немой вопрос студента. — Так, сколько ты заплатил врачам?
— Триста пятьдесят евро, — честно ответил Ветровский. Он был рад, что удастся получить деньги обратно — в конце концов, от этого богача явно не убудет.
— Хорошо. Держи, — Георгий Антонович протянул парню тысячную купюру. — Мельче у меня нет. А теперь послушай: если ты думаешь, что с Женей удобно дружить, потому что у него богатый папа — оставь эту затею. Я помогаю сыну, но только с работой. Получает он не так много, чтобы бросать подачки прихлебателям. За сегодня я тебя поблагодарил, но на большее не рассчитывай.
Стас почувствовал, что в глазах темнеет от ярости. Стек сейчас бросился бы на обидчика с кулаками, а возможно — и с кухонным ножом, так соблазнительно лежавшим на расстоянии вытянутой руки. Но Стас сдержался. Его лицо окаменело, взгляд стал совершенно безэмоциональным.
— А теперь вы, Георгий Антонович, послушайте меня. Я не знал, кто отец Жени — это первое. Я помог бы ему в любом случае — это второе. Мне не нужны ваши подачки и благодарности — это третье, — он бросил купюру на стол. — Если вы сумеете через Женю передать мне потраченные мною триста пятьдесят евро — я буду благодарен. Это четвертое. И наконец, пятое — если вы считаете, что все в этом мире меряется деньгами и делается ради денег — мне вас жаль, — он развернулся, намереваясь уйти, но удивленный голос собеседника остановил его на пороге кухни.
— Подожди, Стас, — юноша обернулся. Георгий Антонович стоял, чуть склонив голову на бок, и в его глазах читалось изумление пополам с каким-то еще чувством, которое Ветровский разобрать не мог. — Подожди. Извини, я тебя обидел. Деньги возьми — это не подачка, это благодарность. Ты пропустил пару, потратил свои деньги на такси, сидел здесь вместо того, чтобы идти домой.
— Я это делал не ради денег, — запальчиво возразил юноша.
— Это я уже понял, — Алфеев усмехнулся. — Тем не менее, лишними они тебе не будут. А еще у меня к тебе есть просьба.
— Какая? — Стас насторожился.
— Как ты понимаешь, Женя в ближайшее время не сможет посещать институт. Он и так плохо учится, нельзя, чтобы его выгнали. Ты не мог бы приходить к нему после занятий, рассказывать, что было на уроках и помогать проходить материал? Я понимаю, что у тебя много своих дел, может, работа, или что-то еще. Я заплачу за услугу.
— Не надо мне ничего платить. Я и так собирался приезжать. Это все? — холодно поинтересовался он.
В глазах Георгия Антоновича мелькнуло что-то странное — и он вдруг улыбнулся.
— Идеалист. Как ты собираешься жить со своим идеализмом? Даже нет, не так. Как ты собираешься с ним выживать?
— Как-нибудь выживу, — буркнул Ветровский, почему-то чувствуя себя виноватым.
— Наверное, это правильно, — протянул Алфеев. — Что ж, удачи тебе. Понадобится. А деньги все же возьми — едва ли ты полностью обеспечиваешь себя сам, и едва ли твои родители так богаты, чтобы отказываться от тысячи евро. Это не оскорбление, я просто хочу поблагодарить, как могу.