Иная. Песня Хаоса
Шрифт:
— Я буду ждать.
Вен Аур скоро засобирался уходить, почудилось приближение стражи. Он в один прыжок перекатился к стене и там слился с ночными тенями, совершенно потерявшись в них. Зов отдалялся по мере того, как Вен Аур пересекал ночные улицы сгустком непроницаемого мрака. И чем дальше он уходил, тем тоскливее делалось на душе. Котя рассеяно стояла возле открытого окна, осмысляя предостережение, до тех пор, пока не вернулась Желя.
— Ой, ты не спишь? — пискнула она.
— Проснулась. Душно.
— Не говори, что меня не было, — попросила Желя, как маленький заговорщик, наклоняясь над ухом. Котя отрешенно кивнула, ее не заботили чужие секреты. Возможно, скоро всем им предстояла суровая проверка на прочность.
— Не говори о войне, Вен Аур… — в замешательстве прошептала Котя. — Страшно.
10. Праздник Весны
Дни в стольном граде текли однообразно и тускло. Для Коти они слились в единую череду монотонной скучной работы. Дома она привыкла к смене занятий: то на реку пошлют, то к скотине, а иногда и вовсе удавалось выбраться в лес. Но на княжьем дворе для каждого дела находились свои люди. Разве только каши да хлеб девушки-работницы готовили самостоятельно. Обычно разбивались по двое-трое и делали на всех, потом усталые бледные пряхи рассаживались вдоль просто длинного стола. Тетка Юрена произносила привычную молитву десяти духам, все торопливо ели пресную пищу и вскоре вновь возвращались к пряже.
— Не зевай. А ты что замерла, как замороженная? — понукала Юрена, расхаживая между вращающихся прялок и веретен. Она разминала затекшую спину, недовольно кряхтела, и в такие моменты обязательно доставалось какой-нибудь девушке. Но Котя не отвечала ей, не огрызалась. Она сама сделала такой выбор, она сама пришла в эту прядильню и еще сперва радовалась, что теперь стала хозяйкой своей жизни. Но вскоре поняла, что новая работа сулит кабалу на много лет.
К тому же большинство девушек были сиротами, пошли в услужение на княжий двор, потому что уродились пригожими. И к мастерской частенько наведывались то дружинники, а то и вовсе бояре. Один раз Котя застала поблизости местного княжьего друида. Тогда она поняла, почему Юрена так строго требовала никого не приводить в саму избу. Зато ночами, когда суровая надзирательница — как ее порой называли — храпела на печи, девушки сами то одна, то другая вылетали незаметно через двери.
— Что же это они? С женихами встречаются? — спрашивала сперва Котя, беспокойно ворочаясь на лавке. — Так что же замуж их не возьмут?
— Женихами… — горько вздыхала под боком Желя. — Кто же нас, бесприданниц, замуж возьмет? Без роду и племени да в княжьем граде.
Котя хмурилась, чувствуя, что снова оказалась не в том месте и не с теми людьми, как и в тереме Игора. Пусть здесь никто не торговал дурман-травой, но нравы царили непонятные и чуждые для выросшей в глуши девушки. У них в деревне даже сиротам находили женихов, конечно, небогатых, но все же помогали всем миром. Другое дело она — изгой, иная, неправильная. Хуже сироты. Здесь об этом никто не знал, и Котя отчасти радовалась.
«Я, почитай, такая же сирота-бесприданница теперь», — думала она, вспоминая последнюю встречу с земляком, дядькой Крашем. Передал ли он весточку матери? Добрался ли вообще до деревни? Никто не отвечал, а прядильню вскоре всколыхнули тревожные разговоры:
— Говорят, отряды Молниесвета бесчинства творят, по лесам ходят.
— Что же, князья все миром решить не могли? — недоумевала Котя, когда Желя доносила ей очередной тревожный слушок. Девушка отчего-то первой узнавала любые вести.
— Да какой там миром! Молниесвет послов нашего князя спалил в огненной яме! — в красках повествовала Желя, взволнованно теребя нить. Пряла она неряшливо, отвлекалась, Юрена части серчала на нее. Порой Котя и вовсе удивлялась, почему ее новая — и вообще первая в жизни — подруга все еще держится в мастерской.
Желя же об этом совсем не переживала. Она весело болтала с девушками, быстро перезнакомила с каждой Котю и, в целом, благодаря резвой девушке пришлую странницу скоро посчитали «своей». Это оказалось неожиданно, но приятно, потому что избавляло от привычной озлобленности, от клейма. Хотя и радости особой не принесло за прочими заботами. Да еще Желя лишь подливала масло в тлеющий костерок беспокойства:
— Говорят, послы-то приехали, к хоромам Молниесвета подошли, а он им и говорит: «Извольте на ковер перед крыльцом ступить, добрые гости!». Они и ступили, а там волчья ловушка оказалась с просмоленными дровами и хворостом. А потом туда факел кинули или огненную стрелу пустили. Так и сгорели!
— Да ты что? Кто же так поступает! — поражались хором девушки, отвлекаясь от работы. Но, судя по всему, они не осознавала до конца реальность этой пугающей истории, воспринимали ее как красивую сказку.
Они хоть и хлебнули в своей жизни горя, но не встречали настоящих опасностей, не видели на снегу с десяток растерзанных трупов. Котя же отчетливо понимала, что означает убийство послов: миром уже ничего не решить. И от того сердце сдавила черная тень отчаяния. Зачем же так? За что? Еще у ворот города теплилось столько смутных прекрасных надежд…
— Вот такой Молниесвет-то! — воодушевлялась Желя, ерзая на лавке, а потом щеки ее порозовели: — Зато наш князь другой, наш князь добрый!
Котя нахмурилась и задумалась. Смутное предположение мелькнуло на миг, но тут же растворилось, вытесненное другими думами. «Война… Как это страшно! Как страшно дойти до города, чтобы оказаться здесь в ловушке. Может, нам с Веном лучше снова уйти в леса? Там он примет свое истинное обличие, сможет меня защитить. У нас найдется достаточно еды. Летом и вовсе выжить несложно. Построим землянку в глуши. И никто не доберется. Никто… Хотя там же генерал Моль», — размышляла Котя. И вновь ее сердце тяжко сжималось.
Она плохо считала, знала мало цифр, но чувствовала, что прошло уже много дней в добровольно-вынужденной разлуке. Больше Вен Аур не перелезал через стену облаком мрака, наверное, опасаясь проявлять ауру Хаоса. Больше она не видела милого сердцу лица, остались воспоминанием ласковые объятья сильных жилистых рук. И вновь тянущим одиночеством в сердце отзывался зов, совсем рядом, но одновременно слишком далеко, в лабиринтах улочек и дворов.
Ее же мир сузился до размеров прядильни. Котя даже толком не рассмотрела княжьи хоромы: через окно постоянно маячил только далекий охлупень терема. Деревянная русалка порядком надоела, скованная, неживая, притачанная к крыше так же, как мастерицы к прялкам. Впрочем, на двор Котя по доброй воле не желала выходить без веской причины. Как она выяснила, о прядильне слава шла не очень добрая, а кое-кто и вовсе приравнивал прях к девушкам из домов увеселений. Один раз к Коте подошел с пошлой улыбочкой немолодой ратник.
— И что же такая красавица здесь делает одна? — спросил он лукаво.
Котя выпрямилась, как струна, сдвинула брови и решительно отрезала:
— Работает.
— О, да ты норовиста, синеглазая.
К ней потянулись широкие ладони, но она порывисто отвернулась и шмыгнула обратно в общую избу под защиту сварливой тетки Юрены.
— Иди куда шел, добрый человек, — отозвалась напоследок Котя.
— Какая неласковая…
— Иди-иди, аспид! Мне работницы нужны, а не брюхатые сонные мухи, — махнула Юрена ратнику, загораживая дверь. Он что-то пробормотал насчет «старой карги», но убрался восвояси.