Иная
Шрифт:
— Как тебе Япония? — спросила я.
— Это просто фантастика, — ответил он. — Но работа пошла не совсем так, как мы надеялись.
— Над чем ты работал?
Деннис с отцом переглянулись. После секундной заминки папа сказал:
— Мы проводим кое-какие исследования класса соединений, известных как перфлюороуглеродные.
Должно быть, вид у меня был озадаченный.
— Мы пытаемся получить из них эмульсию, — продолжал он, — способную переносить кислород.
Обычно я задала бы еще сотню вопросов, но такой уровень технических деталей был мне не по зубам.
— Как мило, — только и смогла выдавить я.
Деннис резко сменил
— Скажи-ка мне, Ари, что это за штука у тебя на шее?
Я сняла через голову фланелевый мешочек и дала ему посмотреть.
— Это лаванда. Она должна принести мне удачу.
— Я и не подозревал, что ты суеверна, — бесстрастно заметил отец.
Неделями я надеялась, что папа возобновит наш разговор о По и сиротстве, но он всякий раз направлял урок в иную сторону. Я являлась в библиотеку, вооруженная парой провокационных реплик, которые должны были направить беседу на путь личных откровений. Но уже через несколько минут мы глубоко погружались в совершенно иную тему — об Алексисе де Токвиле, [6] или Джоне Дальтоне, [7] или Чарльзе Диккенсе. Через час после окончания урока я вспоминала свои уловки и восхищалась его умением нейтрализовать их. Временами казалось, что он меня гипнотизирует. В других случаях, как я потом поняла, он отвлекал меня развернутыми метафорами: он пускался в них легко, развивая их в течение разговора.
6
Алексис Токвиль (1805–1859) — видный французский социолог, историк и политический деятель, лидер консервативной Партии порядка, министр иностранных дел Франции (1849). (Прим. перев.)
7
Джон Дальтон (1766–1844) — английский физик и химик, сыгравший большую роль в развитии атомистических представлений применительно к химии. Открыл несколько законов, получивших позднее его имя. Также именем Дальтона назван дефект зрения — дальтонизм, которым страдал он сам и который описал в 1794 году. (Прим. перев.)
— В «Тяжелых временах» Луиза смотрит в огонь и думает о своем будущем, — говорил он как-то вечером. — Она воображает, будто его, как нить, прядет «величайший и древнейший мастер — Седое время», [8] но признает, что его прялка в тайном месте, работа ее не слышна, движения рук беззвучны. Откуда она знает Седое время? Откуда мы все знаем время, кроме как через наше представление о нем?
Казалось, он строит одну развернутую метафору, основываясь на другой.
8
Перевод В. Топер. (Прим. перев.)
«Как же это называется? — гадала я. — Может, метаметафора?»
У меня от них порой болела голова. Тем не менее я была настойчивой ученицей. Выяснить хоть что-нибудь о родителях и их прошлом казалось мне куда важнее Дальтона и Диккенса. Поэтому я состряпала план.
В среду вечером, когда по расписанию Деннис должен был провести со мной урок зоологии, посвященный эукариотическим клеткам и ДНК, я заявила, что хочу обсудить смежную тему: гематофагию.
— Да
— Ага, — ответила я словечком, которое никогда бы не употребила в присутствии отца. У Денниса была куда более свободная манера преподавания.
— Я прочитала об этом в библиотеке, — сказала я. — Знаешь, про животных, которые пьют кровь: червей, летучих мышей, пиявок.
Деннис открыл рот, чтобы перебить меня, но я гнула свое:
— В энциклопедии говорится, что гематофагия бывает двух типов: необходимая и факультативная. Некоторые животные питаются только кровью, тогда как другие дополняют кровь другими жидкостями. Я хочу понять…
Здесь я споткнулась, не зная, как закончить мысль. «Я хочу понять, к какому типу относится папа, — подумала я. — Я хочу знать, является ли гематофагия наследственной».
Деннис поднял правую ладонь — этот жест он использовал как сигнал остановки, когда учил меня кататься на велосипеде.
— Обсуждение этой темы тебе лучше начать с отцом, — сказал он. — Твой папа работал с пиявками и прочими. В этой области он специалист.
От расстройства я запустила пальцы в волосы — и увидела, как пристально наблюдает за мной Деннис. Он понял, что я заметила это, и покраснел.
— Ари, что ты тут натворила, пока меня не было? — спросил он.
— Первый раз поцеловалась. — Слова вылетели неожиданно.
Деннис попытался улыбнуться. Смотреть на это было неловко. Ему явно было не по себе, но он хотел скрыть свои чувства.
— Я понимаю, что ты растешь и у тебя возникают вопросы, — произнес он, совсем как папа.
— Не говори со мной свысока, — сказала я. — Ты мой друг… по крайней мере, я всегда так думала.
Он снова покраснел.
— Я твой верный конопатый друг.
Но в его голосе чувствовалась неуверенность.
— Пожалуйста, — взмолилась я, — скажи мне что-нибудь. Скажи что-нибудь определенное.
Лицо его обрело обычное добродушное выражение.
— Давай я расскажу тебе о «Серадроне», о наших исследованиях.
Он говорил о растущей потребности в искусственной крови, при том что все меньшее число людей готовы стать донорами. Хотя фирма «Серадрон» производила кровяные компоненты, до сих пор ни им, ни кому-либо еще не удалось создать клинически эффективный заменитель крови.
— Нам казалось, мы на пороге прорыва, — сказал он. — К сожалению, наши исследования в Японии показали, что потенциал удержания эндотелия в сетчатке невелик.
— Не догоняю, — прервала я Денниса, вскинув ладонь.
Он извинился. Мне достаточно знать, что ожидания от применения перфлюороуглеродов оправдались в весьма ограниченных размерах, сказал он.
— А теперь вернемся к рассмотрению переносчиков кислорода на базе гемоглобина, кстати, до сих пор ни один из них не смог заменить натуральную кровь, они только дополняют ее.
Я больше не хотела задавать вопросы. Он сказал мне больше, чем мог предположить.
Он снова пристально на меня посмотрел.
— Давай-ка на завтра назначим тебе обследование. Что-то ты бледненькая.
Назавтра Деннис взял у меня кровь на анализ и провел несколько тестов. Спустя некоторое время он вынырнул из подвала с большой коричневой бутылкой в одной руке и пакетом из фольги и иглой для подкожных инъекций в другой. Он сказал, что тест на волчанку не дал убедительных результатов. Но у меня малокровие, и мне надо принимать по столовой ложке тоника дважды в день.