Иная
Шрифт:
Когда папа наконец выпрямился, глаза его были темны, и я не могла прочесть его настроение.
— Что ж, — произнес он. — Все это очень сложно. С чего начать?
Я открыла рот, чтобы сказать: «С твоей „смерти“», — но мае опередила меня:
— Малкольм рассказывал тебе о том, как он увез меня?
Губы его дернулись. Он уставился на нее, слушая ее мысли.
Я тоже их слышала. Она рассказывала ему о ночи, когда родилась я, о Деннисе, помогавшем загрузить ее в машину Малкольма, о доме в Катскиллских горах и обо всем, что за этим последовало.
Он слушал. Когда она закончила, вид у него был такой, будто он сейчас опять схватится за голову.
— Это еще хуже, чем я думал. — Слова прозвучали тем жестче, что были произнесены бесстрастным тоном.
— Но ведь лучше знать? — Мае подалась вперед. Падавший с потолка свет играл на ее длинных волосах.
Я не упоминала, как здорово было видеть их в одной комнате, даже при том, что они не были… как бы это выразить? Не были вместе. Разумеется, я лелеяла слащавую фантазию о том, как они обнимутся, и все годы отчуждения отпадут сами собой. Я не верила, что это произойдет на самом деле, но много раз позволяла себе помечтать.
Но пусть я не могла читать в его глазах, я ощущала, что папины чувства глубоки.
Он перевел взгляд с мамы на меня.
— Думаю, — сказал он, — нам неплохо бы поужинать.
ГЛАВА 17
Мы сидели в ресторане под названием «У Офелии» в паре кварталов от «Ксанаду». Ели устриц, красную рыбу и пили при свечах красное вино. В нескольких футах от нас плескался залив Сарасота. Наверное, мы хорошо смотрелись: изысканно одетая, красивая американская семья.
Наш официант так и сказал.
— Особый случай? — спросил он, когда папа заказал вино. — Какая красивая семья.
Знай он, о чем мы думаем — или что мы такое, — он бы поднос уронил. Я радовалась, что он не знает, что хоть кто-то считает нас обычными людьми.
Папа дал нам понять, что не шокирован тем, что мысленно назвал «предательством лучших друзей», при этом в слове «друзья» чувствовалась мрачная ирония. (Когда я слышу мысли, сарказм и ирония ощущаются темно-красными или багровыми, в зависимости от степени. А у вас не так?)
— Я мог бы догадаться по тому, как вел себя Деннис, Думаю, я предпочел не выяснять. Мне было удобнее не знать.
Мама вертела в руках салфетку. Она хотела, чтобы он простил ее за уход, за то, что она стала «иной». Даже не будь ее мысли такими громкими, все чувства ясно читались у нее на лице. Пара за соседним столиком, уходя, бросила на нее любопытный взгляд.
Но папа обратился ко мне. «Как насчет этих убийств?» — подумал он.
Без единого слова мы обсудили смерть Роберта Риди. «Я убила его, — подумала я. — Но не расчленяла. А прочие убийства… я не имею к ним отношения».
Официант поинтересовался, не нужно ли нам еще что-нибудь. Отец посмотрел на нас с мае.
— Принесите еще устриц, — сказал он. — И бутылку минеральной воды.
К этому времени на веранде остались только мы.
— Теперь говорить безопасно, — сказала мае. — Мне нравится слышать ваши голоса.
— Никогда не видела, как ты ешь, — сказала я папе, испытывая некоторую неловкость. — Ты не вегетарианец.
— Нет.
— Тогда почему ты растил так меня?
— Я хотел дать тебе максимум возможностей вырасти нормальным человеком. — Последние слова он произнес так, словно часть его слушала и не одобряла построение фразы. — Я опасался, что мясо может излишне стимулировать твой аппетит.
Свечи мерцали от ветерка с залива. В небе низко висел полумесяц.
— Прекрасные декорации для разговора о крови и убийстве, — заметил отец.
— Откуда ты узнал об убийстве? — Я знала, что он вряд ли читал газеты.
— Мой «друг» Малкольм рассказал мне об этих смертях.
Папа с потрясающим изяществом съел устрицу. Мы с мае, по контрасту, с хлюпаньем высасывали наших.
— Откуда он узнал? — Малкольма я тоже не могла представить с газетой в руках.
— Он узнал, потому что присутствовал там. — Отец поднес очередную ракушку к губам и искусно проглотил ее содержимое, даже не поджав губы.
— Он много лет следил за тобой, Ари. Ты чувствовала его присутствие, помнишь?
— Погоди минутку, — сказала мае. — Ты знал, что он ее преследует, и позволил этому продолжаться?
— Едва ли. — Он снова разлил вино по бокалам. — Малкольм рассказал мне об этом, когда явился на той неделе обсудить дела.
— Ты ведешь дела с ним? — Мае покачала головой.
— Стоп, давайте вернемся к слежке, — сказала я.
— Спасибо, Ари. Да, давайте попытаемся разобраться в этой мерзости хотя бы с намеком на последовательность.
Мне не нравилось напряжение между ними.
— Когда я чувствовала присутствие «другого» дома в Саратоге, это был Малкольм?
— Скорее всего. Но не обязательно. Понимаешь, вампиры часто заглядывают друг к другу. Я не из таких, но…
Мама издала странный звук, как будто подавила смешок.
И тут папа сделал нечто настолько на него непохожее, настолько беспрецедентное, что я едва не свалилась со стула. Он подмигнул.
Так вот как они общались тогда, подумалось мне. Он изображал преувеличенную манерность, чтобы повеселить ее. Она прикидывалась, что ее это бесит. Они вели себя почти жеманно — слово, которого я не употребляла ни разу в жизни. От этого мне сделалось неуютно.
— Малкольм рассказал мне об убийствах. — Папин голос был глубок и спокоен. — Он сказал, что видел, как ты совершала их, будучи сам невидимкой. Она даже похвалил изящество, с каким ты нарезала тела, сказал, что это напомнило ему икезукури — виденную им в Японии технику, применяемую тамошними поварами при приготовлении суши. Целую рыбу нарезают живьем, потом собирают вновь на тарелке и поедают, пока у нее еще бьется сердце.
— Но я не…
— Она не могла…
— Думаете, я поверил ему? — Он отпил глоток вина. — Поверил, что моя дочь способна на такое варварство?