Индейская война в Русской Америке

Зорин Александр Васильевич

Тем временем пришёл конец вражде киксади и дешитан. Хуцновский шаман Нахуву, пленник Скаутлелта, был призван для лечения ситкинского вождя Кантаи'ка. Похоже, знахарь оказался бессилен перед болезнью, поскольку он не нашёл ничего лучшего, как объявить причиной хвори колдовство собственной сестры больного вождя. Разъярённые подобными обвинениями родственники умирающего едва не убили злополучного шамана. Хуцновец спасся бегством и вместе со своим помощником вновь укрылся в Плавучей Крепости Скаутлелта. От вождя требовали выдачи Нахуву, но тот решил спасти пленника и, помимо всего прочего, использовать влиятельного среди хуцновцев знахаря в качестве посредника для примирения с дешитанами. Снабдив Нахуву всем, необходимым для путешествия, он организовал ему бегство. Добравшись до Хуцнуву, шаман начал склонять своих сородичей к миру с ситкинцами. 73

С наступлением весны и началом морского промысла возросла опасность внезапного нападения врагов на незащищённые рыболовецкие лагеря. Поэтому киксади выстроили себе крепость Ка' ану на Хэллек Айленд в устье Наквасинской губы. Вновь, как и прежде в подобной ситуации, начинаются

трудности с продовольствием. Вероятно, тогда киксади вновь обратились за поддержкой к русским, несмотря на ряд недоразумений, происходивших между ними зимой. Теперь, голодной весной 1800 г., Скаутлелт получает от А. А. Баранова медный российский герб ("тотемную реликвию" в представлении тлинкитов), а 25 марта ему вручают Открытый Лист, в котором содержится подтверждение уступки земли под русское заселение и установления союза между тлинкитами (точнее, киксади) и русскими. Не надеясь только на миротворческую деятельность Нахуву, Скаутлелт, видимо, хотел получить новые гарантии русской помощи в случае открытого столкновения с дешитанами. Ради этого он пошёл даже на уступку родовой территории, вероятно, понимая под этим лишь предоставление русским права вести промысел в этих угодьях – именно таково было понятие о собственности на землю у тлинкитов.

Однако Нахуву сделал своё дело. Дешитаны, ослабленные потерями не менее ситкинцев, решили примириться со своими врагами. Отряд хуцновцев отправился на Ситку, где повстречал двух мальчиков-сирот, осмелившихся отправиться из крепости за моллюсками. "Дешитаны подошли к ним, окружили их и спросили: "Это всё, что вы имеете для еды? " "Да." "Как дела в крепости? " "У нас совсем нечего есть." Каноэ дешитан были в стороне и четверых человек послали за едой для мальчиков. Они вернулись со связками сушёного лосося, по 40 штук в каждой. Мальчикам велели передать одну из них Катаку (главный из воинов киксади, самый ненавистный для дешитан человек). Принесли и жир в тюленьем желудке. Его и другую связку следовало отдать другим людям. А третью связку и жир мальчики должны были взять себе. Им велели передать весть: "Это конец нашей вражды к киксади. Мы хотим теперь сложить руки и заключить мир." 74 Враждующие стороны договорились встретиться осенью на Сахи'ни (Река Костей) в Опасном проливе для окончательного заключения мира и проведения должных церемоний. С этой стороны, благодаря стараниям Скаутлелта и Нахуву (а, возможно, и самому факту присутствия русских, как потенциальных союзников ситкинцев), опасность для киксади исчезла. Слишком тесная связь с русскими становится теперь чересчур обременительной. И киксади, и русские почувствовали это весьма скоро. Тлинкиты из других куанов, во множестве посещавшие Ситку после прекращения там военных действий, насмехались над её жителями и "хвалились свободою своей." Крупнейшая размолвка произошла на Пасху.

Приглашая вождей на праздничное угощение, А. А. Баранов послал в индейское селение толмачку-колошенку. Ситкинские тойоны явились в крепость, но приезжие (среди которых, несомненно, были и недавно ещё враждебные дешитаны) не только не откликнулись на приглашение, но ещё и прибили посланницу. Баранов не нарушил праздничного веселья, но на третий день взял с собой отряд из 22 вооружённых людей и отправился в лодке к индейскому селению чтобы наказать оскорбителей и, главное, "показать наше бесстрашие". Исходя из количества его спутников можно предположить, что в состав этого отряда вошли почти все русские из числа жителей Михайловской крепости. В селении их встретила враждебно настроенная толпа человек в триста воинов. А. А. Баранов высадился на берег и направился прямо к жилищу виновных, "о которых сказано нам было, что готовы к сопротивлению; но после двух залпов, нашли только нескольких стариков, а прочие все разбежались." 75 После холостых залпов Баранов собрал устрашённых старейшин, одарил их и они велели виновным просить прощения. Конфликт уладился миром. Лишь воинственные и беспокойные кагвантаны "со злобным и надменным тойоном их Рубцом" продолжали открыто выражать враждебность. В случае их приезда в крепость, Баранов советовал Медведникову "иметь крайнюю предосторожность." 76

Напряжённость во взаимоотношениях поселенцев с индейцами сохранялась постоянно отчасти и потому, что большую часть населения Михайловской крепости составляли традиционные враги тлинкитов – кадьякцы и Алеуты. Они, конечно, были подчинены русским и контролировались байдарщиками РАК, но при всём том всё же сохраняли и известную самостоятельность в своих действиях. Поскольку без их помощи вести промысел было практически невозможно, то русское начальство вынуждено было во многом считаться со своими туземными партовщиками. Исключая каюров – подневольных работников компании – их можно рассматривать, скорее, как в некоторой степени союзников РАК. В составе промысловых партий они сохраняли своё родоплеменное деление и следовали за своими вождями, в числе которых А. А. Баранов называет "катмайского тойона Гаврилу, Ефима Чернова тойона, сына карлуцкого алигьяга Филиппа, сына заказчика Чинюка, уяцкого Филиппа-алюцюмака, пояполицкого атыля Гаврилу", а также катмайцев Нуналкудака и Кумыка. 77 Их он советовал В. Г. Медведникову "при всяких случаях отличать, а по праздникам и за стол с русскими иногда сажать". К рядовым же партовщикам Баранов советовал "иметь человеколюбивое сострадание и присмотр… не обременять без нужды трудами, работами или услугами… но и в нужных случаях ласковостию тех более уговаривать, а не строгостию с грубой бранью, а кольми паче никто бы ударить не смел." 78 Туземные партовщики, таким образом, отнюдь не находились в рабском подчинении у своих русских предводителей, которые подчас с трудом поддерживали целостность своих флотилий,

особенно, если сами аборигены не видели в том прямой для себя выгоды. В первую очередь это относится к менее зависимым от РАК Эскимосам-Чугачам. И.А. Кусков, вынужденный в 1802 г. прервать промысел из-за непогоды и угрозы со стороны тлинкитов, доносил Баранову, что "партовщики скучать начинают и прожитием без всякой прибыли на месте", что "удержать партию далее не будет возможно" и что чугачи начинают разбегаться. Там же он меланхолично отмечает "великий расход табаку", раздаваемого в подарок тойонам "безо всякой прибыли", без чего, однако, "обойтись никак не можно по несчастливым теперь обстоятельствам." 79 Вполне естественно, что при таком положении дел служащие РАК старались всеми силами как можно крепче привязать к себе "замиренных" аборигенов. Судя по всему в спорах между кадьякцами и ситкинцами русские поддерживали первых, что укрепляло союзнические связи с ними, но зато и усиливало враждебность тлинкитов. Традиционная межплеменная вражда подкреплялась и последними событиями: массовое отравление партовщиков моллюсками Алеуты и кадьякцы, похоже, приписали злому тлинкитскому колдовству и явно не собирались оставлять эту трагедию неотмщённой.

Тем не менее, в целом положение на Ситке при Баранове было вполне удовлетворительным для русских, что видно из письма, помеченного им датой 7 апреля 1800 г. Послание это, судя по всему, направлялось в Якутат и передать его должен был один из тлинкитов, сопровождавший Баранова на Ситку: “Сей податель, бывшей у нас прежде аманатом на Кадьяке акойской Степан, жил с нами долго в заселении, отправился домой и обещал вскоре и вам доставить письмо, кое я за нужное счел отправить, потому паче ежели партия прибудет, чтобы ободрить и уверить ту и с тою едущих могли, што здесь все благополучно и надежда к промыслу великая, а на пути нет никакой опасности, толко несколко Чилхацких опасаться надлежит, хотя мы здесь тех еще по сию пору [в] гости кроме несколка человек не видали, но хвастовства их обыкновеннаго эхости доходят недоброжелателныя… бостонцы американские пришли сюда судами в половине февраля, то же время было их 3 [судна] и одно в Хуцновском и Ледяном проливе слышно ходит. Мы у них и они у нас в заселении гостили, водки пили доволно… С народами ни до какой важной ссоры не доходило, хотя и много было огорчений, и тово и сево, но терпением преодолели все, имея при том каждочасную предосторожность, бодрость и готовность ко всякому неприятелскому действию.” 80

22 апреля 1800 г. А. А. Баранов отбыл на Кадьяк, оставив в новой крепости "начальствующим" Василия Григорьевича Медведникова – одного из опытных старовояжных. Медведников был храбр, что доказывает его поведение во время крушения галиота "Три Святителя" в 1796 г. 81, исполнителен и наделён организаторскими способностями. В 1795 г. Баранов особо выделил его из числа "трудников", строивших под руководством Дж. Шильдса судно "Феникс" в Константиновской крепости. Медведников был тогда подмастерьем англичанина, но "ежели б умел грамоте и правила чертежей [знал], не испортил бы и мастером [быть] ". 82 Баранов лично убеждал Медведникова остаться в колониях, когда тот задумал вернуться в Россию. Однако, будучи неплохим исполнителем и руководителем небольших партий и экспедиций, он не проявил себя с тем же успехом на более ответственном посту.

Баранов оставил ему обширные письменные наставления, где, в частности, указывалось и то, как вести себя по отношению к индейцам. Александр Андреевич напоминал, что "сии народы от создания мира пользуясь естественною свободою, никогда не мыслили и не знают угождать чужой воле, и ни малейшего огорчения сносить не могут без мщения." 83 К сожалению, Медведников, как и многие другие поселенцы, слишком часто забывал эти слова Баранова, который умел понять психологию аборигенов, прекрасно ориентировался в положении дел на Ситке, знал, как следует обращаться с индейцами и чего можно ожидать от каждого из их предводителей. Советы Баранова Медведникову просты, конкретны и разумны:

"Ни малейшей вещи от них без торгу, а кольми паче без заплаты брать или присваивать всемерно удерживаться и никому не позволять… рекомендую ещё в дополнение тойонов Хварова и его брата, также новоизбранного всеми Михайла [вероятно, после успешного примирения с дешитанами Скаутлелт и был избран верховным вождём Ситка-куана – атлен-анкау] и нашего прежнего Схатеса [Скаатагеч?] с братом, а также почётных мужиков: шамана с Кекурной бухты с… тестем и ближней бухты богатого и хлебосола племянника Михайлы тойона [Катлиан] с братьями Шадровитым мужиком и отцом парня, кой хотел идти на Кадьяк, приёмом отличать, а когда что случится, кормить… а иногда и маленькими подарками приласкивать… во множестве и с пляскою их в казармы отнюдь не впущать… иметь неприметное им примечание, нет ли в байдарках огнестрельных и других вредоносных орудий и при них под одеждою скрытых копий [кинжалов]." 84

В 1801 г. компания получила и первые выгоды от Ситкинского заселения. С бригом "Екатерина" туда было отправлено 470 байдарок во главе с И. А. Кусковым, который позднее вспоминал, как "колоши во всех местах, будучи им обласканы и обдарены, сами вызывались показать бухты и заливы, где бобры водились: от места до места они провожали партию и рекомендовали своим соседам, которые с равною угодливостию предлагали свои услуги. В один выезд партия была приведена колошами в тесную бухту, в которой гнездилось такое множество бобров, что с первого взгляда полагали быть стадом птиц, чернеющих на поверхности воды. Но нельзя было выразить радости Алеут, когда открылось бесчисленное множество бобров в таком месте, из которого почти ни один не мог ускользнуть. Колоши без всякой зависти восхищались проворством и искусством Алеут в промысле." 85