Индиана Джонс и искатели потерянного ковчега

Блэк Кэмпбелл

— И как у них идут дела?

— Ты знаешь фашистов с их дисциплиной.

— Да, исполнять приказы — это их любимое дело.

— Кроме того, у них работает один француз.

— Француз?

— Беллок.

Инди застыл в кресле. Беллок. Снова этот ублюдок. Шастает по всему свету, будь он неладен.Инди почувствовал, как его охватывает злоба, но затем какое-то новое чувство зашевелилось внутри. А неплохо будет помериться с ним силами и отомстить за прошлое поражение. Он улыбнулся. Ну что ж, Беллок, ты у меня получишь, произнес он мысленно и сам поразился своей решимости.

Он достал из кармана медальон и протянул его Салле.

— Хоть они и нашли зал с макетом города. Без этой штуки им далеко не уехать.

— Я так понимаю, это солнечный диск, венчающий жезл Ра.

— Точно. Но что написано на нем, я понять не могу, а ты?

Салла покачал головой.

— Я тоже. Правда, тут есть один человек, завтра я отведу тебя к нему.

— Это будет неплохо, — заметил Инди. Он взял у Саллы медальон и засунул в карман. Тут он в сохранности, а Беллок без него как без рук, подумал он с удовлетворением. Я обошел тебя, Рене. Если бы можно было так же просто решить проблему с фашистами.

— Сколько немцев занято на раскопках? — спросил он вслух.

— Что-то около сотни. Я так и думал. — Инди закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Он чувствовал, как постепенно его охватывает дремота. Я должен что-то придумать, сказал он себе. И как можно скорее.

— Меня тревожит одна вещь, — донесся до него голос Саллы. Инди встрепенулся.

— Какая вещь?

— Ковчег. Если он действительно в Тунисе…— Салла умолк, его лицо болезненно искривилось. — В общем, лучше бы его не трогать. За ним по пятам всегда следовала смерть. Всегда. Он не принадлежит этому миру, ты понимаешь меня?

— Понимаю.

— И потом этот француз… Он просто помешался на реликвии. Я заглянул ему в глаза и увидел там такое… я даже объяснить тебе не могу. Да и немцы его недолюбливают. Впрочем, ему плевать. Ему вообще на все плевать. Ковчег— это единственное, что его интересует. А видел бы ты, как он все разглядывает, ничего не упустит. Когда он вошел в зал, где хранится макет города, то лицо у него приняло такое странное выражение, словно он вдруг переместился куда-то. Не хотел бы я там оказаться.

Неожиданно из душной темноты до них донесся порыв ветра, поднял в воздух песок и пыль и так же внезапно утих.

— А сейчас тебе пора спать, — заявил Салла. — Мой дом-твой дом.

— Спасибо, Салла, — поблагодарил Инди, и приятели вошли в дом.

Было тихо. Подойдя к дверям комнаты, где спала Марион, Инди остановился и прислушался к ее ровному дыханию. Спит как младенец, подумал он, и в памяти возник образ Марион, какой она была много лет назад, во время их непродолжительного романа. Однако желание, охватившее его, относилось уже к теперешней, взрослой женщине.

Это чувство почему-то его обрадовало.

Он осторожно двинулся дальше по коридору, Салла шел за ним следом.

Ребенка больше нет, есть женщина.

— Борешься с искушениями, Инди? — спросил Салла.

— А ты не знал о моих пуританских наклонностях?

Салла пожал плечами и загадочно усмехнулся. Войдя в комнату для гостей, Инди прикрыл за собой дверь и улегся на постель. В глубине коридора были еще слышны шаги Саллы, наконец они затихли, и дом погрузился в тишину. Инди закрыл глаза, рассчитывая тут же уснуть, но к его удивлению сон не приходил, оставаясь где-то за гранью его утомленного сознания.

Он беспокойно ворочался в постели. Почему же он не может заснуть? Борешься с искушениями, Инди? Он закрыл глаза руками, снова несколько раз перевернулся с боку на бок, но образ безмятежно спящей в своей комнате Марион не отступал. Он вылез из кровати и открыл дверь. Оправляйся-ка лучше в постель, посоветовал он себе. А то сам не знаешь, что делаешь.

Он выскользнул в коридор и на цыпочках, словно вор, прокрался к комнате девушки. У дверей он остановился, помедлил, повернул, было назад, но потом надавил на дверную ручку и вошел в спальню. Она лежала, не шевелясь, поверх покрывала, вся в лунном свете, словно укутанная прозрачным серебристым крылом ночной бабочки, руки прижаты к груди, лицо нежное и юное… Она казалась такой красивой, беззащитной. Спящая женщина, залитая лунным сиянием — у него захватило дыхание. Он подошел к постели и сел на самый краешек, не сводя с нее глаз. Потом легко коснулся кончиками пальцев щеки девушки. Она тут же открыла глаза — огромные, темные, но ничего не казала. Инди приложил палец к ее губам.

— Хочешь спросить, почему я здесь?

— Теряюсь в догадках, — насмешливо ответила она. — Наверное, решил объяснить мне все тонкости реформ Рузвельта? Или ожидал, что я тут же в обморок грохнусь?

— Ничего я не ожидал.

Она засмеялась.

— Все чего-то ждут, это я за свою жизнь уже успела понять.

Он взял ее за руку и почувствовал, что она дрожит, потом наклонился и поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй, но вяло и бесстрастно. Он выпрямился и пристально посмотрел на нее. Марион села в постели и натянула на себя простыню, прикрывая упругую, совсем не детскую грудь, просвечивающую сквозь тонкую ночную рубашку.

— Можно попросить тебя уйти? — сказала она наконец.

— Почему?

— Мне непременно надо что-то объяснять?

Инди вздохнул.

— Ты меня так сильно ненавидишь?

Она взглянула в окно.

— Какая красивая луна.

— Я задал тебе вопрос.

— Тебе не удастся снова ворваться в мою жизнь, Инди. Не удастся выбить у меня опору из-под ног и заставить собирать осколки прошлого. Понимаешь меня?

— Да.

— А теперь я хочу спать.

Он медленно поднялся на ноги, а когда был уже у двери, услышал ее голос.

— Я тоже хочу тебя, но дай мне какое-то время, хорошо? Посмотрим, что получится.

— Хорошо, — И он вышел в коридор, тщетно пытаясь заглушить в себе чувство острого разочарования. Луна светила сквозь окно в дальнем конце прохода, бросая на пол причудливые тени. Его желание стало ослабевать, и он с горечью подумал, что вел себя как осел. Впрочем, не в первый раз.

После того как Инди ушел, Марион не могла заснуть. Она села у окна и принялась разглядывать ночной город: купола, минареты, плоские крыши домов. Почему он не дал ей возможность прийти в себя? Жизнь так и не научила его терпению, такой же безрассудный в делах любви, как и во всем остальном. Неужели он не понимает, что людям нужно время, которое, конечно, не Бог весть какой целитель, но все же… Не может же она выхватить себя из прошлого и швырнуть в грубые объятия настоящего. Такие вещи надо делать как-то не так — осторожнее, тактичней…