Indileto [poмaн в 22 уровнях]
Шрифт:
И Лапидус, поняв это, не по–человечьи завыл.
Лапидус 18
Лапидус несся по шоссе в сторону Бурга.
Лапидус быстро–быстро передвигал ноги, хотя это были уже не ноги.
Лапидус несся по шоссе в сторону Бурга, загребая асфальт всеми своими четырьмя лапами.
Мощными, когтистыми, покрытыми серо–бурой шерстью четырьмя волчьими лапами.
Лапидус Лапидус, Люпус Лапидус, серый Лапидус, красный Лапидус, горный Лапидус, песчаный Лапидус, тундровый Лапидус, степной Лапидус, Люпус Лапидус, Лапидус Лапидус.
Шоссе неслось навстречу, по шоссе мчались утренние машины. При виде Лапидуса они тормозили и
Сейчас Лапидус весь состоял из ненависти и злости. Ненависть и злость — вот что бежало по его венам, артериям и капиллярным сосудам и сосудикам, ненависть и злость — вот что заставило его встать на четвереньки, обрасти шерстью, осклабить полную желтовато–острых зубов пасть и понестись переходящей в галоп рысью в сторону Бурга.
Он почувствовал разливающуюся по венам ненависть в тот момент, когда беспомощно завыл в сторону восходящего солнца, наткнувшись на лежащий на животе труп Манго — Манго. Славного Манго — Манго, беспомощного Манго — Манго, загадочного Манго — Манго, лежащего сейчас на животе, с размозженной головой и широко раскинутыми руками.
Лапидус не думал о том, кто это сделал и почему. Лапидус просто ничего не соображал в этот момент и выл, выл в сторону восходящего солнца, чувствуя, как ненависть разливается по венам, а к ненависти добавляется злость.
А потом Лапидус упал на молодую июньскую траву рядом с телом Манго — Манго и заплакал.
Лапидус плакал и проклинал Бога.
— За что, — спрашивал Лапидус, — Боже, скажи, за что ты позволил им сделать это?
Бог не отвечал, впрочем, Лапидус давно уже понял, что Бог никогда ничего и никому не отвечает, на то он и Бог. И Лапидус перестал плакать и начал думать, что ему сейчас сделать.
Из ближайшей к обочине машины внезапно высунулся человек с чем–то черным и омерзительным в руках. Люпус Лапидус ухмыльнулся так, как это могут делать только волки. Люпус Лапидус прекрасно знал, что сейчас последует, но ему было не страшно, ему было даже смешно — наивный, он думает, что он сильнее, подумал Люпус Лапидус и прыгнул навстречу машине. Машина взвизгнула, что–то грохнуло, но его челюсти уже плотно сжались, зубы клацнули и впились в человеческую плоть. Мужчина заорал, Лапидус выплюнул откусанную руку и так же быстро, не останавливаясь, понесся дальше по шоссе в сторону Бурга.
А сделать надо было одно — для начала надо было похоронить Манго — Манго. Где–нибудь здесь же, на этой самой поляне, той поляне, по которой вчера они с Манго — Манго убегали от дурных автоматных выстрелов, той поляне, куда его — чуть раньше — привезла Эвелина на синей машине и в черных очках, о, Эвелина, отчего–то с тоской подумал Лапидус, вставая с травы и вновь смотря на беспомощно раскинувшего руки Манго — Манго.
Но для того, чтобы похоронить Манго — Манго, Лапидусу нужно было вырыть яму. А для того, чтобы вырыть яму, надо было найти лопату. Любую — большую, маленькую, острую, тупую, даже совковую, но лопату. На поляне лопаты не было и Лапидус пошел обратно на берег.
Еще из одной машины решили открыть стрельбу, но на этот раз Лапидус не стал останавливаться, ему было некогда, ему надо было скорее в Бург, только в Бурге он мог найти Эвелину, только Эвелина могла сказать ему правду — почему и отчего все получается так, как получается, и Лапидус, в очередной раз угрожающе рыкнув, почти полетел по воздуху, чувствуя, как ненависть и злость все гонят и гонят его вперед.
Берег был пуст, как и в тот момент, когда Лапидус выбрался на него из лодки, все еще болтающейся возле берега. Впрочем, она уже почти затонула, Лапидус взглянул в нее и заметил, что милые рыбки–пираньи плавают там, где еще какой–то час назад были его ноги. Пираньи были, а лопаты не было, как не было ее и нигде на берегу. Судя по солнцу, было около пяти утра, может, без пяти пять, может, без шести, а может, что и пять ноль шесть — в любом случае, что–то около пяти утра, но остававшиеся до восьми три часа уже не радовали.
Манго — Манго убили, а значит и он, Лапидус, может не дожить до восьми. Или не пережить восемь.
То есть, сутки пройдут, новые не наступят.
Бог хорошо знал, что делает, когда заставил Лапидуса сесть не в тот троллейбус. Эксперимент был чистым, впрочем, Бог всегда ставил только чистые эксперименты, по крайней мере, его, Лапидуса, Бог. С самого детства, с того дня, когда они с дедом шли куда–то по старой узкоколейке. А потом дед оставил его рядом с насыпью одного, может, на пятнадцать минут, может, на двадцать. Но именно тогда Лапидус впервые почувствовал этот гнет пустынного и одинокого неба, навалившегося враз на него и заставившего понять всю свою беспомощность. Лапидус сидел рядом с насыпью, деда не было, не было никого, пустынное небо, уходящая вдаль узкоколейка — неужели именно тогда и начался этот эксперимент?
Лапидус устал бежать и решил немного передохнуть. Передохнуть, полакать воды из ручейка, перевести свой волчий дух, а потом понестись дальше. Скоро начнутся пригороды, все почти так, как вчера, но отличия есть. Вчера Лапидус пробирался на двух ногах, сегодня — на четырех лапах. На лапах бежать удобнее, вот только очень хотелось пить, найти ручеек, наклонить морду к воду, открыть пасть, высунуть язык и лакать, лакать, лакать…
Лапидус опять взобрался по береговому пригорку на поляну. Лопаты не было, а хоронить Манго — Манго надо. И яму копать тоже надо — это Лапидус знал хорошо. Но лопаты не было, и Лапидус решил попробовать копать яму суком. Сучьев на поляне было предостаточно, Лапидус выбрал самый, на его взгляд, прочный, березовый, и попробовал снять дерн.
Дерн снимался с трудом, земля была то ли еще не совсем прогревшаяся от долгой весны, то ли наоборот — очень сухая, несмотря на все эти многочисленные ливни, но снять дерн удалось только руками, обдирая в кровь пальцы и ломая ногти, забивая их землей, а рыть землю руками было совсем невозможно, и Лапидус опять ощутил, как злость и ненависть пульсируют в его венах, артериях, капиллярных сосудах и сосудиках, и ему снова захотелось завыть, только уже не от беспомощности, а от злости и ненависти — Манго — Манго лежал рядом, убитый, с размозженным и окровавленным черепом, Милый Манго — Манго, забавный Манго — Манго со своими дурацкими песенками и фразами, а Лапидус не мог его даже похоронить.
— И не надо, — услышал Лапидус голос, очень похожий на голос Манго — Манго.
— Эй, — сказал Лапидус, — кто это?
— Какая тебе разница, — сказал тот же голос, — все равно не поверишь…
— Ты Бог? — спросил Лапидус.
— Нет, — сказал голос, — я не Бог, я просто хочу тебе сказать, что в земле ты меня не похоронишь.
— Но тогда где? — спросил Лапидус.
— Подумай, — сказал голос.
Лапидус втянул ноздрями воздух. Пахло не просто множеством запахов. Пахло миллионом запахов, но для Лапидуса сейчас был важен только один — Лапидус долго бежал, Лапидус хотел пить, Лапидус хотел лакать и лакать воду, а для этого ее надо было найти. И Лапидус нашел тоненькую ниточку, ту самую, единственную, неуловимую ниточку, которая была ему нужна. Ниточку воды. Она вела в сторону от шоссе, в придорожный лес, вначале вверх, потом вниз. Потом опять вверх, потом чуть в сторону и опять вниз, еще ниже, еще. Стало совсем темно, ветви низко шелестели над головой Лапидуса, вода была в маленьком, почти незаметном ручейке, а ручеек брал начало от почти незаметного ключика, и Лапидус остановился, наклонил морду, раскрыл пасть, высунул язык и начал лакать.