Индира
Шрифт:
В довершение всего сынишка Шубхашини схватил палку и, приговаривая «моя секловь», взобрался кухарке на спину. Старая брахманка бросилась на пол и завопила еще пуще.
Она кричала, а мальчик хлопал в ладоши и, приплясывая, повторял:
— Моя секловь, моя секловь!
Успокоился он, лишь когда я посадила его к себе на колени и поцеловала.
Глава десятая
ЛУЧ НАДЕЖДЫ
В тот же день, к вечеру, Шубхашини взяла меня за руку и увела в укромный уголок.
— Сестра, — сказала Шубхашини, — помнишь, ты обещала рассказать
Я задумалась.
— Это будет рассказ о моем несчастье, — начала я. — Я уже говорила тебе, что мой отец очень богатый человек, богаче твоего свекра. И он жив. А в кухарки я нанялась потому, что попала в беду. У Черного озера на меня напали разбойники… — Я умолкла, молчала и Шубхашини.
— Не продолжай, раз тебе тяжело, — первой нарушила она молчание. — Я ведь ничего не знала.
«Открою ей всю правду», — решила я.
— Ты сделала мне столько добра, так помогла мне, что тебе я легко могу поведать все.
И я принялась рассказывать. Утаила лишь имена отца, мужа, свекра и название родной деревни.
Выслушав меня, Шубхашини разрыдалась. Излишне говорить о том, что и сама я не сдержала слез.
На следующий день Шубхашини снова уединилась со мной.
— Ты должна назвать имя своего отца, — потребовала она.
Я назвала.
— И еще, мне надо знать деревню, где он живет.
— Он живет в Мохешпуре.
— А как называется почта?
— Почта? — удивилась я. — Так и называется, почтой.
— Глупенькая! Мне нужно знать, в каком она селении.
— Вот этого я не знаю, — растерянно ответила я. — Знаю только, что почта есть.
— Но она в той же деревне, где ваш дом, или в другой?
— Понятия не имею.
Шубхашини явно опечалил мой ответ, хотя она и промолчала.
На третий день, когда мы снова остались одни, Шубхашини спросила:
— До каких же пор ты собираешься оставаться кухаркой? Мне будет очень скучно без тебя. Но я не вправе ради собственного удовольствия портить тебе жизнь, и не хочу брать такой грех на душу. Мы посоветовались…
— Кто мы?
— Я и Ро-бабу.
Так Шубхашини в разговоре со мной называла своего мужа.
— Мы посоветовались и решили сообщить твоему отцу, что ты живешь у нас. Вот зачем мне понадобилось название вашей почты.
— Значит, ты все рассказала Ро-бабу?
— Да. А что в этом плохого?
— Ничего. И что же вы потом сделали?
— Отправили письмо в Мохешпур. Будем надеяться, что почта именно там.
— Уже отправили?
Трудно передать, как я обрадовалась. Я прикинула даже, на какой день должен прийти ответ. Но ответ не пришел. В те далекие времена почта была не в каждой деревне. Но я не знала, что в Мохешпуре нет почты, потому что росла избалованной, словно царская дочь, и о многих вещах не имела никакого представления. Письмо Ромона-бабу вернулось обратно.
Я снова начала проливать слезы, но Ро-бабу был человеком настойчивым.
— Ты теперь должна назвать нам имя твоего мужа, — сказала мне как-то Шубхашини.
Я была грамотной и написала его.
— А как зовут твоего свекра?
Я написала и имя свекра.
— А где они живут?
Я и на это ответила. Не знала я лишь одного: есть ли там почта.
Позднее Шубхашини сказала мне, что Ромон-бабу и туда написал.
Но это письмо тоже осталось без ответа.
Я совсем отчаялась, и в голову мне пришла ужасная мысль… Зачем, окрыленная надеждой, я допустила, чтобы отправили письмо в дом свекра? Узнав, что я попала в руки разбойников, муж, наверное, стал считать меня оскверненной, и решил от меня избавиться.
Я поделилась своими сомнениями с Шубхашини, но она ничего не ответила мне, и я поняла, что надеяться больше не на что. Глубоко опечаленная, ушла я к себе.
Глава одиннадцатая
ВЗГЛЯД, БРОШЕННЫЙ УКРАДКОЙ
Проснувшись однажды утром, я обнаружила, что в доме идут какие-то приготовления. Ромон-бабу занимался адвокатской практикой, и среди его многочисленных клиентов был один очень богатый человек. Последние два дня в доме только и говорили, что о его приезде в Калькутту. Ромон-бабу и его отец часто встречались с этим клиентом. Старый хозяин вел с ним какие-то дела, и потому нередко его навещал.
И вот сегодня этого богача ждали к нам в гости. На кухне поднялась суматоха. Обед должен был удаться на славу, и готовить его поручили мне. Я старалась как могла. Принимать гостя решили на женской половине. Вместе с ним сидели Рамрам-бабу и Ромон-бабу. Я никогда еще не прислуживала гостям, и для этого, как всегда, позвали старую кухарку.
Сидя на кухне, я вдруг услыхала шум: Ромон-бабу ругал старуху брахманку.
— Все нарочно подстроили, — сообщила одна из служанок, заглянув ко мне.
— Что подстроили? — поинтересовалась я.
— Старуха хотела положить молодому господину гороху. А он, как будто нечаянно, толкнул ее, и весь горох высыпался ему на руку.
Даже на кухне было слышно, как Ромон-бабу бранит кухарку:
— Зачем берешься, раз не умеешь? Могла отдать поднос кому-нибудь другому!
— Пошли сюда Кумо, — приказал Рамрам-бабу.
Только старая госпожа могла возразить Рамраму Дотто, но ее здесь не было. Я же не смела ослушаться приказа, хотя знала, что навлеку на себя гнев старой хозяйки. Я попробовала было уговорить кухарку вернуться к господам, но она и слушать не стала.
Пришлось идти мне. Я тщательно умылась и накинула на голову покрывало.
О, если бы я знала, чем это кончится!
Я и не подозревала, что Шубхашини сумеет так ловко провести меня. Я была закутана в покрывало, но какая женщина удержится от того, чтобы бросить взгляд на незнакомого мужчину. И я украдкой досмотрела на гостя.
Это был светлокожий, очень красивый господин лет тридцати. Такие обычно нравятся женщинам. Словно сраженная молнией, я застыла на месте с блюдом мяса в руках. И гость заметил это. Я же невольно (такого греха я никогда не взяла бы на душу) впилась в него глазами. Но ведь и змея, вероятно, раздувает свой капюшон бессознательно. Едва ли у нее появляются грешные желания. Я надеялась, что гость заметит меня, — ведь, по мнению мужчин, взгляд женщины, брошенный из-под покрывала, обладает особой притягательной силой — он подобен яркой вспышке света в темноте. Господин слегка улыбнулся — кроме меня, этого никто не заметил — и опустил голову. Не помня себя, я положила все мясо на тарелку гостя и покинула комнату.