Индира
Шрифт:
Как и следовало ожидать, через некоторое время волосы старухи потемнели. К несчастью, первой заметила это Харани, убиравшая комнаты хозяйки. Она выронила метлу из рук и со смехом убежала. Хозяйка вернула ее, но стоило Харани взглянуть на старую госпожу, как она, закрыв лицо краем сари, снова удрала, на этот раз на крышу [20] .
Мать Шоны как раз сушила там волосы после мытья.
— Что случилось? — спросила она у Харани.
От душившего ее хохота Харани не могла вымолвить ни слова, и только показывала на голову кухарки. Так и не добившись от нее толку,
20
В Бенгалии крыши домов делают плоскими. На крышах обычно отдыхают, сушат белье.
— О госпожа, — завопила она, войдя к ней. — Что стало с вашими волосами, они совсем черные! Уж я-то знаю, чьих рук это дело!
Тем временем меня разыскала Шубхашини.
— Это ты, негодница, выкрасила волосы свекрови? — смеясь спросила она.
— Я.
— Чтоб тебе пусто было! Видишь, какая поднялась суматоха!
— Не волнуйся, — только и успела сказать я, потому что старая хозяйка снова позвала меня к себе.
— Ах Кумо, — с укором проговорила она, что ты наделала, зачем выкрасила меня?!
Однако лицо хозяйки сияло от удовольствия.
— Кто вам такое сказал, госпожа?
— Мать Шоны.
— Да что она понимает! Это не краска, госпожа, а самое настоящее лекарство.
— И очень хорошее лекарство, милая. Принеси-ка зеркало.
Я выполнила приказание.
— Ни одного седого волоса, — поглядев в зеркало, сказала старуха. — О горе. Теперь все станут говорить, что я крашусь. — И все же она не могла скрыть довольной улыбки.
После этого случая мою стряпню стали хвалить еще больше и удвоили мне жалованье.
— Милая, — сказала хозяйка, — нехорошо, что у тебя на руках одни стеклянные браслеты. — И она протянула мне два золотых браслета, которые уже не носила.
Это было так унизительно, что я опустила голову и почувствовала, как на глаза мне навернулись слезы, они-то и помешали мне отказаться от подарка.
Выбрав удобный момент, старая кухарка спросила меня:
— Лекарство еще осталось?
— Какое лекарство? То, которое я дала одной брахманке, чтобы она приворожила мужа?
— Провалиться тебе на этом месте. Болтаешь всякую чепуху, как дитя неразумное, будто не знаешь, что у меня нет мужа!
— Неужели нет? — притворилась я удивленной. — Ни одного?
— Это у таких, как ты, по пяти, не меньше! — рассердилась старуха.
— Я не умела бы так хорошо стряпать, не будь я Драупади. Но, имей я пять мужей, никто бы и в рот не взял моей стряпни.
— А почему непременно пять? То, что позволительно мусульманке, грех для индусской девушки [21] . Как это можно! А волосы у меня и в самом деле похожи на пучок конопли, — вздохнула кухарка, — потому я и спросила о лекарстве, о том самом, от которого волосы темнеют.
21
По религиозным канонам индуска не имела права выйти второй раз замуж. До 1828 г. в Индии существовал варварский обычай самосожжения вдов на погребальном костре умершего мужа.
— Так бы и сказала. Конечно, осталось. — И вручила кухарке пузырек с краской.
Ночью, когда все спали, брахманка вылила жидкость себе на голову.
Утром, когда кухарка появилась на кухне, она была похожа на пеструю кошку: половина волос ее так и осталась седой, а половина приобрела красно-рыжий оттенок. Лицо же, забрызганное черной краской, напоминало морду обезьяны или кошки с подпаленной шерстью. Нельзя было без смеха смотреть на нее.
Харани так расхохоталась, что под конец в изнеможении упала к ногам Шубхашини.
— Ну скажите мне, госпожа, как можно жить в доме, где творятся такие чудеса? Когда-нибудь я умру от смеха!
— Тетя, кто вас так раскрасил? — спросила кухарку маленькая дочь Шубхашини, чем еще больше разозлила старуху.
Бог смерти молвил: «Месяц золотой! В мой дом приди и будь всегда со мной, С пометом киноварь смешай [22] — себя укрась, И саван свой надень в предсмертный час!» —22
Имеется в виду помет коровы, считающейся у индусов священным животным.
не унималась девочка, а сынишка Шубхашини спросил:
— Мама, сталая тетя залезла в голшок?
Малыш видел однажды, как кошка полезла за рыбой в горшок и вся перепачкалась в саже.
Я подговорила всех домочадцев ничего не объяснять старухе, и кухарка как ни в чем не бывало, гордо демонстрировала всем свою голову — великолепную помесь кошки с обезьяной.
— Чего вы зубы скалите? — недоумевала мать Шоны.
— А разве ты не слыхала, что сказал малыш? — отвечали служанки. — Он сказал «сталая тетя залезла в голшок». Все говорят, что вчера ночью ты потихоньку лизала горшки на кухне. Но мы за тебя вступились: мать Шоны человек пожилой, говорим, и не позволит себе такого.
В ответ старуха разразилась бранью.
— Негодницы! — кричала она. — Губительницы своих мужей. Несчастные… — Старуха призывала Яму, владыку ада, поглотить всех женщин вместе с их мужьями и сыновьями. Но — увы! — Яма не внял ее мольбам. И кухарка по-прежнему ходила с разукрашенным лицом. В таком виде она и понесла еду Ромону-бабу.
Молодой господин набил полный рот, но проглотить ничего не смог, давясь от смеха. Потом я узнала, что и старый хозяин, Рамрам Дотто, когда брахманка принесла ему завтрак, тотчас поспешил отослать ее обратно.
Наконец Шубхашини сжалилась над старухой.
— Пойди ко мне в комнату, взгляни на себя в большое зеркало, — сказала она кухарке.
Вернувшись, старуха завопила истошным голосом, и на мою голову посыпались проклятия. Я пыталась ей втолковать, что не виновата, что велела ей смочить жидкостью только волосы, а не лицо, но все напрасно. Кухарка не переставала уговаривать Яму откусить мне голову. А у маленькой Хемы и для этого случая нашелся стишок:
Тот, кто кличет на других беду — Сам скорей окажется в аду! Так твердит народная молва — Но старуха все еще жива!