Индийская принцесса
Шрифт:
«Да черт с ним, с Ашем», – раздраженно подумал Уолли. Он вложил поэму в письмо, запечатал и надписал конверт и положил его на поднос с исходящей корреспонденцией, после чего пошел переодеться к ужину.
Сэр Луи Каваньяри тоже провел заключительную часть дня и почти весь вечер за письменным столом, пополняя свои дневниковые записи последними данными и составляя письма и телеграммы для отправки в Али-Кхел. В последнее время он чувствовал себя гораздо спокойнее, ибо внезапная смерть от холеры сразу ста пятидесяти гератцев за одну ночь, несмотря на весь ужас произошедшего, оказалась событием из разряда «не было бы счастья, да несчастье помогло».
Гератские полки, ввергнутые в панику неожиданной потерей такого количества своих товарищей, согласились вернуться домой, получив лишь часть причитающегося им жалованья плюс сорок дней отпуска. Они спешно явились в Бала-Хиссар сдать оружие и, даже не дожидаясь своих свидетельств об увольнении, выступили походным порядком из города, осыпая угрозами и оскорблениями главнокомандующего, генерала Дауд-шаха, наблюдавшего за уходом войск.
С точки зрения сэра Луи, это было как нельзя кстати. Гератцы причиняли много головной боли, и с каждым днем ему становилось все труднее держаться самоуверенно и делать вид, будто недисциплинированное поведение мятежного сброда является для него чем-то абсолютно несущественным, а не постоянным источником тревоги. Правда, он ни разу не испытал ни малейшего страха перед недовольными гератскими полками, которых считал всего лишь сборищем хулиганов.
Тем не менее сэр Луи вздохнул с облегчением, когда узнал, что большинство гератцев получили часть жалованья (он и не сомневался, что деньги найдутся, как только эмир и министры поймут, что иного способа избавиться от опасных смутьянов нет), сдали оружие и покинули город. Он ясно сознавал, что причиной массового ухода войск стал скорее страх холеры, нежели деньги и что ушли не все гератские полки – несколько по-прежнему стояли лагерем за пределами города и из них набрали стражу для охраны арсенала, что в данной ситуации представлялось не очень разумным. Но эмир заверил, что люди отобраны самым тщательным образом и относятся к нему благожелательно, из чего сэр Луи заключил, что им, по всей видимости, заплатили.
В Кабуле остались Ардальский полк из Туркестана и три охранных полка, которые тоже много месяцев не получали жалованья. Они также требовали денег, но не обнаруживали склонности подражать прискорбному поведению гератцев. А поскольку генерал Дауд-шах пообещал им выплатить все сполна в начале сентября, если они немного потерпят, сэр Луи имел основания смотреть в будущее с оптимизмом.
Плохо, что в этом году Рамадан, месяц мусульманского поста, начался в середине августа, в самую жару: во время рамадана правоверным нельзя ни есть, ни пить от рассвета до заката, а люди, постящиеся весь день и изнывающие от жажды, легко теряют самообладание. Но август скоро закончится, а с ним и длинное, насыщенное событиями лето, видевшее превращение простого майора Каваньяри в его превосходительство сэра Луи Каваньяри, кавалера ордена «Звезда Индии» 3-й степени, посланника и полномочного министра. Еще неделя – и наступит сентябрь.
Сэр Луи с нетерпением ждал осени. Он слышал, что это лучшее время года в Кабуле – не такое прекрасное, как весна, когда цветут миндальные деревья и долина одета белой пеной яблоневого цвета, но по-своему живописное: тополя, фруктовые и ореховые деревья, виноградные лозы, ивы пылают золотым, оранжевым и алым, снеговая граница сползает ниже по горным склонам, и тысячи птиц возвращаются из тундры, простирающейся далеко за могучими хребтами Гиндукуша. Прилавки на кабульских базарах будут завалены яблоками, виноградом, кукурузными початками и стручковым перцем, а на невозделанных пастбищных землях и горных склонах будет полно бекасов, куропаток и перепелов. И страсти тоже поостынут с наступлением прохладной погоды.
Посланник улыбнулся, задумчиво рассматривая сегодняшнюю запись в дневнике, а потом положил ручку, встал, подошел к окну, выходящему на юг, на темнеющую равнину, и устремил взгляд на далекие снежные пики, совсем недавно ярко-розовые в последних лучах заката, а теперь серебряные в свете блистающего звездами неба.
После грозы, разразившейся на прошлой неделе, несколько дней нещадно палило солнце и дул яростный ветер, который высушил все лужи и окутал долину пыльной пеленой. Но вчера снова прошел дождь, не ливневый, как раньше, а легкий – последние иссякающие слезы муссона, – и воздух стал чистым и свежим.
Ночь была полна звуков: после дневного воздержания весь Кабул, освобожденный от поста заходом солнца, наслаждался ифтари (вечерним разговением), и темнота гудела, точно улей. Довольный улей, подумал Каваньяри, прислушиваясь к веселой мешанине звуков на территории миссии и вдыхая аромат дыма, стряпни и едкий запах лошадей. Он слышал, как в Королевском саду, расположенном по соседству с резиденцией, кто-то играет на флейте, а где-то выше по склону приглушенно стучали барабаны, звенели ситары и женский голос пел песню времен Бабура: «Выпей вина в цитадели Кабула, чашу пусти по кругу…»
Под окном крепостная стена отвесно уходила в темноту и накрывала густой тенью дорогу внизу. Однако оттуда тоже доносились звуки: стук невидимых копыт по твердой земле, шаги и голоса – то группа путешественников спешила к воротам Шах-Шахи. Только погруженная во мрак долина и громадная стена гор безмолвствовали.
Каваньяри вдохнул свежий ночной воздух и, услышав шаги на лестнице, сказал не оборачиваясь:
– Входите, Уильям. Я закончил письма, подлежащие отправке, так что можете убрать шифровальную книгу: сегодня она нам не понадобится. Нет смысла посылать еще одну телеграмму в Симлу, если у нас нет никаких новостей. Они найдут все, что нужно, в моих очередных дневниковых записях. Когда мы отправляем почту в следующий раз?
– Утром двадцать девятого, сэр.
– Ну, если до той поры произойдет что-нибудь интересное, мы всегда сможем послать тар. Но если хоть немного повезет, самое худшее осталось позади и теперь, когда большинство гератских бузотеров убрались домой, все войдет в свою колею. Можете взять письма. Мне надо переодеться к ужину.
В полумиле оттуда, на крыше дома Накшбанд-хана, Аш тоже смотрел на горы и думал, как и Каваньяри, что самое худшее осталось позади. После прошедшего на прошлой неделе ливня и вчерашнего дождя на высоких горах стало больше снега, и в прохладном воздухе явственно запахло осенью, а значит, скорее всего, эпидемия холеры пошла на спад – или скоро пойдет. Уход мятежных полков тоже вселил в Аша надежду, как и в сэра Луи.
Если эмир выплатит задержанное жалованье остальным полкам, или если страх холеры заставит их покинуть город, или если посланник выиграет время, убедив правительство Индии ссудить афганскую казну достаточной суммой для погашения задолженности перед войсками, – есть основания надеяться, что миссии еще удастся превратить нынешнюю враждебность и недоверие возмущенных кабульцев в нечто похожее на терпимость, а при удаче – в подобие уважения и даже приязни. И Каваньяри, и эмиру сейчас больше всего нужно время, и Аш по-прежнему считал, что получить его можно только за деньги, и никак иначе.