Индийский мечтатель
Шрифт:
— Пришлось внести огромный налог в английскую казну, — объясняли они.
Казалось, только чудо могло спасти театр. И оно совершилось, это чудо, хотя, в сущности в нем не было ничего чудесного.
Однажды к Лебедеву приехал Голукнат в сопровождении того молодого индуса, с которым Герасим Степанович познакомился года два назад. Рам Мохан Рой заметно возмужал, стал менее застенчив. Он жил в последнее время в Бенаресе, но и туда уже проникли вести о новом калькуттском театре. Одни выражали восхищение, другие порицали. Молодому человеку хотелось увидеть собственными глазами, как осуществился замысел, о котором он узнал одним из первых. Только эта цель и заставила его прервать научные занятия и отправиться в Калькутту. Каково же было разочарование юноши, когда он узнал, что театра больше нет!
— К сожалению, не имею возможности показать вам представление, — с грустной улыбкой сказал Лебедев. — Владелец объявлен банкротом, театр заперт и опечатан…
— Разве я не предлагал вам обратиться к моему отцу? — спросил мягко Рам Мохан Рой.
— Не могу обращаться к незнакомому мне человеку за деньгами. Это похоже на попрошайничество, — вздохнул Лебедев.
— Мне следовало позаботиться самому об этом! — воскликнул молодой человек. — Надеюсь, еще не поздно?
Герасиму Степановичу ничего не оставалось, как принять с благодарностью великодушное предложение.
Прошла неделя, и Рам Мохан Рой снова посетил Лебедева. За это время он побывал в Бордване, где жил его отец, а также поговорил со своим другом, принцем Дварки Нат Тагором.
— Вот та сумма, которая, по словам Шри Голукнат Даса, необходима для возрождения вашего театра, — говорил Рам Мохан Рой, отсчитывая серебряные рупии и золотые мохуры.
Герасим Степанович подписал обязательство возвратить долг в течение одного года — сразу или в рассрочку — без всякой уплаты процентов. Он стал горячо благодарить юношу.
— Это наш долг, — сказал тот. — Если иностранец помогает индийскому просвещению, то не обязаны ли индийцы оказать ему помощь?
Герасим Степанович внес деньги судебному приставу и получил обратно свое долговое обязательство. В тот же день печать с двери театра была снята.
На другое утро Лебедеву принесли письмо от Джона Хайда. Узнав о возобновлении спектаклей, судья решил организовать среди калькуттских жителей подписку на второй спектакль.
Любезность судьи показалась Герасиму Степановичу счастливым предзнаменованием.
«Теперь все пойдет как по маслу! — рассуждал он. — Дадим одно представление по подписке, другое — специально для индийских зрителей. Ведь простые индийцы не ходят в театр вместе с европейцами… Потом на очереди другая комедия: «Любовь — лучший лекарь», а там… Хорошо бы поставить оперный спектакль… написать самому музыку, нанять певцов, певиц, танцовщиц…»
Проекты, один заманчивее другого, рождались в его голове.
Теперь, пожалуй, Герасим Степанович может позволить себе роскошь обзавестись собственным художником. Декорации действительно были не блестящими. Для первого спектакля он вместе с одним из актеров, исполнявшим обычно обязанности живописца, сам мастерил их, но выполнено это было далеко не так искусно, как хотелось. Для будущих же постановок понадобится нечто более сложное и монументальное. Да и зрительный зал надо расширить пристройкой…
«А этот Баттл, должно быть, в самом деле искусный художник, — думал Герасим Степанович. — Не взяли бы в театр Ост-Индской компании обыкновенного мазилку! И, кажется, человек порядочный, скромный, любит свое дело… Да и жаль его. Видно, круто приходится бедняге…»
Баттл не замедлил явиться по первому зову.
— Просьбу вашу я готов выполнить, — сказал приветливо Лебедев, — однако определенного жалованья предложить не могу: ведь я сам не знаю, как пойдет дело. Если хотите, возьму вас в компанию. За художественные работы предоставлю вам третью часть дохода. Кажется, так будет справедливо.
Разумеется, живописец с радостью принял предложение. Получив двести рупий в виде аванса, он заявил, что с завтрашнего дня принимается за работу. Только ему необходим подручный: кто-то должен покупать и растирать краски, готовить холсты, помогать при изготовлении деревянных деталей. Герасим Степанович вспомнил о Джоне Уэлше: в последнее время тот снова очутился на мели. С актерами все обстояло благополучно. Все были в сборе, за исключением двоих, не пожелавших дожидаться. Но оба играли маленькие роли, и заменить их было нетрудно. В самом деле, все шло как по маслу!
Извещение, полученное из суда, не доставило мистеру Джи-Джи большого удовольствия. Приобретая у братьев Дас долговое обязательство Герасима Лебедева, он вовсе не жаждал получить следуемую сумму. Напротив, Джекобс был уверен в том, что Лебедев не сможет уплатить долга и будет вынужден продать театр ему, Джекобсу. Других претендентов пока не было.
Для чего, собственно говоря, понадобился ему лебедевский театр? Он и сам не мог бы это точно объяснить. Конечно, прельщала его не прибыль; он не верил, что эта глупая затея может долго занимать публику. И, уж конечно, можно найти куда более выгодное приложение для его капитала. Плантация индиго или — еще лучше — опиум!.. Энтони Ламберт озолотился на вывозе опиума в Китай… А Джекобсу, при его связях с властями, ничего не стоит получить любой выгодный откуп или контракт.
И все-таки этот проклятый театр манил его! Тут было нечто похожее на то чувство, которым одержим разбогатевший выскочка, стремящийся «облагородить» свое имя покупкой баронского или графского герба.
Калькуттский Вокс-холл приносил огромные барыши, но это был низкопробный кабак, а лебедевский театр — совсем иное. Как ни был груб и невежествен Джозеф Джекобс, все же он понимал разницу между балаганом и настоящим театром.
В Лондоне владельцы серьезных театральных предприятий окружены уважением и почетом. Взять хотя бы мистера Шеридана 65. Ведь он тоже был владельцем театра, а потом его избрали в члены парламента…
У мистера Джи-Джи было богатое прошлое… Попав в тюрьму в возрасте двадцати лет за кражи и мошенничества, он прельстился ремеслом шпиона, сулившим немалые выгоды и преимущества. Раскрыв ряд воровских притонов, он был выпущен на свободу до срока. Однако Джо Филиппсу (это была его тогдашняя и, кажется, настоящая фамилия) пришлось спешно скрыться из Лондона, чтобы избежать жестокой расправы, которой воровской мир во все времена карал изменников. Он завербовался во флот, плавал на разных кораблях и на фрегате «Топэйз» встретился с молодым ирландцем Патриком Деффи.