INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
Шрифт:
Продолжая вопрошать себя об этом, он подошел к церкви Мадонна деи Кампи — ему хотелось еще раз взглянуть на это место. На лужайке, где они прошли вместе с графиней, он заметил женские следы. Всюду, куда бы ни ступила ее нога, трава пожухла и обгорела. Следы эти привели его к дверям храма. Он вошел — все здесь было пустынно.
Он самым тщательным образом осмотрел руины церкви; затем сел там, где остановилась Паола. Его вновь опьянило воспоминание об этой восхитительной женщине. Иногда ему чудилось, будто из-под земли раздается какой-то глухой стон — тогда он начинал озираться. Приложившись ухом к надгробию, он напряг слух — стоны эти, конечно, исходили от ветра, прорывающегося в щели. Он подумал, что именно это обстоятельство породило суеверные страхи и абсурдные россказни, ходившие об этой церкви. Задержавшись здесь еще на несколько минут, он вернулся в город.
Княгиня Иберцева, узнав по приезде в Геную, что Паолу долгое время принимали за нее, решила, что графиня должна быть к этому причастна. Они еще не были знакомы, но у княгини возникло против нее сильнейшее предубеждение. Она говорила во всеуслышание, что Паола — всего лишь мелкая интриганка. Однажды вечером обе дамы встретились на приеме у генерал-губернатора — красота графини еще более усилила враждебность надменной аристократки. С этого момента она не упустила ни единого случая, чтобы унизить соперницу и продемонстрировать свою ненависть к ней. Она дошла до того, что стала открыто натравливать слуг на дворню графини.
Паола, казалось, не замечала всех этих поношений, выказывая княгине подобающее уважение и даже проявляя к ней интерес. В то время в Лигурии свирепствовала очень опасная и заразная болезнь. Ее жертвой стала мадам Иберцева; положение больной казалось безнадежным, и врачи только разводили руками. Паола явилась к ней с визитом, а затем уже не отходила от нее ни на шаг, окружив самой нежной заботой. Через несколько дней опасность миновала.
Этим поступком Паола завоевала всеобщее уважение; княгиня же из заклятого врага превратилась в ее ближайшую подругу.
Альфонс, вернувшись в город, отправился к этой даме в надежде встретиться с графиней или, по крайней мере, поговорить о ней. Госпожа Иберцева сказала ему, что уже посылала к Паоле за новостями, поскольку весьма за нее тревожится. Прошел слух, что недавно был раскрыт заговор с целью изгнать французов и передать город в руки англичан; нескольких видных генуэзцев и кое-кого из иностранцев заключили в тюрьму — все они принадлежали к кружку графини. Это обстоятельство навлекло на нее подозрения, чему много способствовали также ее таинственные отлучки и неумеренная, доходившая до расточительства щедрость. Княгине только что стало известно, что Паолу собираются арестовать. Альфонс, сраженный этой новостью, ринулся во дворец графини — та еще не вернулась. Он спросил, где можно ее найти, но никто этого не знал.
Спускаясь по лестнице, он увидел того самого лакея, что принес ему стакан воды и чья чрезмерно подвижная физиономия очень его тогда поразила. Решив, что этому человеку известно больше, чем другим, он повторил свой вопрос, но ответа не получил. Он предложил слуге кошелек — тот отказался от денег наотрез. Альфонс, не желая отступать, сообщил, какой опасности подвергается его госпожа, — но тот лишь расхохотался. В этот момент Альфонс заметил наверху графиню, которая сделала ему знак подняться к ней.
Он так и поступил, а затем без всяких предисловий рассказал ей о последних событиях и о нависшей над ней угрозе. Графиня не выказала ни малейшего удивления. Альфонс, вспомнив смех слуги, подумал, что она, видимо, и в самом деле состоит в заговоре, готовя переворот. Этим можно было бы объяснить все ее поведение. Он же оказался в странном и двусмысленном положении: чему следовало подчиниться — голосу любви или долга? К тому же опасности подвергалась жизнь всех французов в Генуе.
Паола поняла, о чем он думает. «Сначала вы сочли меня феей, существом потустороннего мира, — сказала она, — теперь же считаете меня главарем заговора, поджигательницей мятежа. Вы страшитесь за своих соотечественников, но тревожиться вам не надо». Тут она, взяв перо, набросала несколько строк и позвонила — появился слуга. «Отнесите это, — приказала она, — во дворец генерал-губернатора».
Едва лакей вышел, как появились перепуганные горничные. Дом был окружен солдатами, а на лестнице уже слышались шаги. Возникший в дверях офицер произнес, обращаясь к графине: «Мадам, с тяжелым сердцем принужден я выполнить данное мне поручение. Вас приказано взять под стражу». Графиня, сохраняя полное присутствие духа, попросила его немного подождать. И десяти минут не прошло, как вбежал запыхавшийся, донельзя взволнованный секретарь генерал-губернатора. Он сказал офицеру, чтобы тот увел своих людей, а сам рассыпался в извинениях перед графиней, глядя на нее с изумлением и почти с ужасом. Что могла она написать генерал-губернатору? Об этом гадают по сию пору. Известно лишь, что генерал, прочитав записку, был потрясен: он немедленно призвал своего секретаря и приказал спешно отправиться к графине.
Когда все удалились, Альфонс не посмел заговорить. Он с робостью глядел на графиню, не решаясь задать ей вопрос. Она первая прервала молчание. «Вы вновь удивлены, — промолвила Паола. — Вспомните флаг над дворцом дожа: во второй раз простое дуновение ветра кажется вам чудом. Конечно, чудеса существуют, но вашим слабым глазам не дано их увидеть. Мимолетные существа, подобные пыли земной, тщетно пытаетесь вы проникнуть в тайны ве…» Она остановилась, Альфонс же невольно вздрогнул. Он, казалось, угадал слово, едва не сорвавшееся с ее уст. Он по-прежнему безмолвно смотрел на нее, а затем, не в силах бороться с нахлынувшими чувствами, вскричал: «Таинственное создание, заклинаю тебя, скажи мне, кто ты. Я не могу больше сносить этой неопределенности. Я должен знать, чего мне страшиться и на что надеяться. Жить без тебя я не в состоянии. Я люблю тебя, я пылаю страстью, ты это знаешь. Открой мне свой секрет. Как тебя зовут, откуда ты родом? Почему тебе приходится таиться? Скажи же мне! Клянусь тебе, меня ничто не остановит, я твой, твой навеки». — «Принимаю твое обещание, — сказала графиня, устремив на него зловещий взор. — Здесь ты меня больше не увидишь. Через неделю отправляйся в Вадо, на то место, где ты уже побывал. Там ты найдешь меня». Она вышла, оставив Альфонса в величайшем удивлении, ибо он никогда не говорил ей, что был в Вадо.
Глава шестнадцатая
Неделя показалась Альфонсу невыносимо долгой. Он жаждал увидеться с той, которую любил, но одновременно ощущал какую-то странную тоску. Его терзали дурные предчувствия, на память постоянно приходили последние слова Паолы — и порой, невзирая на весь его пыл, на стремление проникнуть наконец в тайну графини, некий внутренний голос твердил ему, чтобы он отказался от назначенного свидания. Бесспорно, на его воображение подействовали также трагические события, потрясшие Геную. В течение нескольких ночей внезапно скончалось множество людей — у всех были обнаружены признаки насильственной смерти. Однако преступников разыскать не удалось. В числе жертв была и княгиня Иберцева — ее нашли задушенной в собственной постели.
На седьмой день господин де С. отправился в путь на рассвете и к вечеру прибыл в Вадо. Сморенный усталостью, он прилег — его продолжали преследовать кошмарные видения. Едва он начинал дремать, как просыпался словно от толчка, ибо видел перед собой лицо, очень похожее на Мари, — та умоляла его бежать отсюда. Когда взошло солнце, он надел на палец кольцо незнакомца и пошел вдоль ручья к тому месту, где высадился два года назад. Он увидел сосну, к подножию которой велел отнести себя незнакомец, и, вспомнив многие другие обстоятельства, понял, что оказался здесь в тот же день и приблизительно в тот же час. Он узнал камень, ставший надгробием могилы: все осталось, как было, только исчезла трава и куда-то подевался крест. Альфонс заметил, что к камню ведет утоптанная тропинка, и двинулся по ней к подножию сосны. Хотя стояла очень тихая погода, дерево содрогалось словно под порывами ветра. Почва вокруг него пересохла. На некотором расстоянии на земле был нарисован круг, а в центре его торчал крест — тот самый, что был положен Альфонсом на могилу незнакомца. {209}