INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
Шрифт:
— Да, сеньор мой.
— Так вот, вино это было с примесью; ваша дуэнья подливала в него зелья, опиума, и вам крепко спалось, и сон был глубокий, не правда ли?
— Да, сеньор мой, а когда я просыпалась, около меня никого не было.
— Никого, не правда ли?
— Да, сеньор мой, и я их больше никогда не видела.
— Никогда! Вот и хорошо! Подойдите-ка сюда!
И, схватив ее одной рукой, он поволок ее в глубь залы; там он отворил шкаф, где висел скелет, все сочленения которого были целы, белый, как слоновая кость.
— Узнаешь ты этого человека?
— Как! Эти кости?..
— Узнаешь ты эту куртку, этот бурый плащ?
— Да, сеньор мой, это плащ кавалера
— Вглядитесь-ка получше, сеньора, и постарайтесь узнать также и самого кавалера, носившего этот плащ, того, с кем вы так любезно танцевали на нашей свадьбе.
— Альдеран! — вскричала Мария так, что крик ее разбудил бы мертвого.
— По крайней мере, донья, вы видите, что все идет на пользу науке, — сказал он, повернувшись и холодно на нее глядя, — вы видите, наука вам премного обязана.
Потом, ухмыляясь, он подвел ее к чему-то вроде раки или клетки со стеклами, сквозь которые виден был на редкость хорошо сохранившийся человеческий скелет; места, где проходили артерии, были подцвечены красной жидкостью, а вены — синей; казалось, что остов весь окутан шелковой сетью; изучать его было удобно, сохранились даже кое-где клочья бороды и волос.
— А вот этот, донья, не припомните ли вы его? Поглядите-ка на красивую бороду и белокурые волосы.
— Фернандо!!! Вы его убили!..
— До сих пор, поелику еще не расчленяли живых людей, наука имела лишь смутное и неточное представление о кровообращении и о мышечной системе; но благодаря вам, сеньора, Везалию удалось сорвать с природы не один покров и приобрести бессмертную славу.
Схватив Марию за волосы, он подтащил ее к огромному ларю, крышку которого ему нелегко было поднять; он притянул несчастную ближе и заставил ее наклониться.
— На прощанье взгляните еще вот сюда! Это твой последний, не правда ли?
В ларе стояли банки, наполненные спиртом, в которых плавали куски трупа.
— Педро! Педро!.. И его вы убили!
— Да! И его!..
Со страшным стоном Мария рухнула на каменный пол.
На следующий день из ворот дома проследовала погребальная процессия. Могильщики, опускавшие гроб в склеп Санта-Мариа-ла-Майор, обратили внимание, что он был тяжел и гулок и что, когда его опускали, раздался стук, непохожий на стук тела.
А на следующую ночь сквозь просветы дверей можно было видеть, как Андреас Везалий в своей лаборатории расчленял на станке труп красивой женщины, чьи белокурые волосы ниспадали до самой земли.
При пышном мадридском дворе, наполненном всеми сокровищами Нового Света и могуществом своим превосходившем всю Европу, Андреас Везалий был прославлен, богат и чтим. Лавируя между инквизицией и Филиппом II, насколько то было возможно, он способствовал развитию анатомии, пока тяжкое обвинение не повергло его в ужасные бедствия.
Когда он публично производил вскрытие трупа одного дворянина, присутствовавшим показалось, что сердце вдруг забилось под скальпелем. Злопамятная инквизиция, обвинив ученого в человекоубийстве, потребовала его казни, и Филиппу II лишь с большим трудом удалось отстоять его жизнь и добиться замены казни паломничеством в Святую землю. Везалий отправился в Палестину вместе с Малатестой, главою венецианских войск.
77
Послесловие (лат.).
…Избежав многих опасностей в этом многотрудном странствии, он на обратном
Венецианская республика приглашала его в Падую, в университет, безвременно осиротевший в тот год после смерти его ученика Габриеля Фалоппия.
Если верить Бургаву и Альбину, {219} Андреас Везалий стал жертвой своих вечных насмешек над невежеством, облачением и нравами испанских монахов и инквизиции, которая с жадностью ухватилась за возможность избавиться от столь неугодного ей ученого.
Большая анатомия Андреаса Везалия «De corporis humani fabrica» [78] вышла в свет в Базеле в 1562 году, украшенная рисунками, приписываемыми его другу Тициану.
ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ
Один из наиболее представительных авторов позднего французского романтизма, Теофиль Готье (1811–1872) был также и крупнейшим мастером фантастического жанра. Его отличает, кроме широкой эрудиции, особо сгущенная «материальность» воссоздаваемого мира (особенно благодаря обилию живописных деталей и реминисценций, что связано с юношескими занятиями писателя живописью); это усиливает эффект вторжения потусторонних существ.
78
«О строении человеческого тела» (лат.).
Впервые напечатано в журнале «Франс литтерер» в августе 1832 года, а в следующем году включено писателем в сборник новелл «Младофранки» («Lesjeunes-France»), карикатурно изображавший друзей Готье — радикальных молодых романтиков из среды «Малого сенакля». С традициями экзотических имен, которые брали себе участники этого кружка (ср. Петруса Боре- ля), связано латинизированное имя главного героя новеллы; в первой журнальной публикации у него была и фамилия, дразнящая своей абсолютной непроизносимостью, — новелла называлась «Onuphrius Wphly».
Перевод, выполненный по изданию: Gautier Th'eophile. Recits fantastiques. Paris, Garnier- Flammarion, 1986, — печатается впервые. В примечаниях используются комментарии Марка Эжельденже к указанному изданию.
Считал, что тучи на небе — пузыри, а звезды — плошки.
«Динь-динь-динь!» Никакого ответа.
— Неужели его нет? — удивилась девушка.
Она снова потянула за шнурок колокольчика, но из квартиры не доносилось ни малейшего шума: никого не было дома.
— Странно! — Она прикусила губу и покраснела от досады, потом медленно, шаг за шагом, будто нехотя, спустилась по лестнице, оборачиваясь назад, чтобы не выпускать из виду злополучную дверь. — Никого.
79
Перевод В. А. Пяста.