INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
Шрифт:
Он еще не закончил, когда раздался похоронный звон, возвещавший о кончине больного; вскоре послышались позвякивание колокольчика и рокот голосов — верующие молились, провожая священника, который причащал умирающего. Итальянцы умолкли, иностранцы последовали их примеру; графиня также не проронила ни слова. Внезапно она разразилась нервным смехом, что крайне удивило всех присутствующих, а Альфонса в особенности, ибо подобное поведение было необычным для Паолы, всегда такой сдержанной и скромной. Она заметно смутилась и показала господину де С. на маленькую собачку, игравшую в углу гостиной, желая, видимо, объяснить, что рассмешил ее именно этот песик. Колокольный звон означал, что больной испустил дух. Впрочем, поскольку никого из гостей это печальное событие близко не затрагивало, о нем через несколько минут забыли — и вплоть до конца вечера продолжалась веселая,
Подходила к концу двухмесячная отсрочка свадьбы, принятая по настоянию Мари. Пылкость Альфонса оставалась прежней, и он с нетерпением ожидал сладостного мгновения. Мари, казалось, не разделяла его чувств: ее терзало какое-то тайное беспокойство. Когда Альфонс заводил разговор о грядущем блаженстве, она видимым образом страдала, не раскрывала рта и даже за неделю до назначенного дня ни словом не обмолвилась на эту тему. Дважды с ней случился приступ ночного страха, и Мари, смелая Мари, чуждая всяких суеверий и малодушной пугливости, теперь боялась оставаться одна в своей спальне.
Однажды вечером, сидя рядом с возлюбленным, она вдруг обратилась к нему торжественным тоном: «Друг мой, через неделю я должна стать вашей женой; я обещала и сдержу свое слово. Знаю, что для меня это означает смертный приговор, но пусть будет так — через неделю я буду принадлежать вам. Прошу у Неба одного — чтобы мне позволено было дожить до этого дня». Альфонс, ужаснувшись, начал спрашивать, в чем причина этих опасений. Вместо ответа она повторила свое обещание и умоляющим жестом дала понять, что не желает вести разговор на эту тему. Альфонс счел ее страхи пустыми, ведь для дурного предчувствия не было никаких оснований. Подумав, что любовью и заботами сумеет постепенно успокоить ее, он с еще большим нетерпением стал ожидать дня венчания.
Глава десятая
Наступил канун долгожданной свадьбы; Мари, казалось, забыла о своих опасениях и даже словно бы обрела прежний душевный покой; все приготовления были закончены. Альфонс ненадолго расстался с возлюбленной, чтобы пойти за распоряжениями к графине, которой предстояло сопровождать невесту к алтарю. Паола была одна и сидела за арфой; при виде Альфонса она перестала играть, но он попросил продолжать, и она исполнила одну из итальянских арий. Альфонс сам был музыкантом, у него был верный слух и тонкий вкус. Ему говорили, что графиня прекрасно поет, тем не менее он застыл в изумлении, ибо никогда не слышал такого чистого, проникновенного, сладостного тембра. Это было само совершенство — причем блеск исполнения превосходил, насколько это вообще было возможно, красоту голоса. Она умолкла, но в восхищенной душе Альфонса все еще звучали мелодичные звуки. Он попросил спеть что-нибудь французское — и она начала старинный романс о смерти возлюбленной. Альфонс подумал о страхах Мари, и слезы брызнули у него из глаз. Заметив это, она тут же перешла к веселому живому болеро под названием «Майорчино» — все помнят его в исполнении Гара. {208}
Оставив арфу, она придвинула столик, заполненный фруктами, — большая редкость для этого времени года. Предложив Альфонсу отведать что-нибудь, она протянула руку к вазе, где выделялся персик необычной величины — но едва пальцы графини прикоснулись к нему, как он упал и покатился по полу. Это ничтожное обстоятельство взволновало Паолу, и она нервическим жестом удержала Альфонса, который собирался поднять плод. Схватив нож, она метнула его в персик и слегка задела кожуру. Альфонс выразил восхищение ее ловкостью, а она, вложив ему в руку нож, с улыбкой предложила попробовать — он метнул, однако в цель не попал. Графиня с явным нетерпением нагнулась за персиком, затем положила его перед Альфонсом со словами: «Я покажу вам более надежный способ», — и знаком велела разрезать плод. В это мгновение пробило восемь часов. Альфонс извлек ядро, и ему показалось, будто под рукой у него что-то затрепетало. Столик в ту же секунду покрылся кровью. Паола, воткнув нож, в свою очередь разразилась хохотом, напоминавшим скорее предсмертный вопль, нежели радостный смех. Альфонс в ужасе отпрянул. Графиня спросила, не порезался ли он — в ответ молодой человек покачал головой. Она позвонила и велела унести столик.
Альфонс стал задумчив, Паола же, напротив, была непривычно весела. Она принялась подшучивать над Альфонсом за чрезмерную серьезность, заговорила о близкой свадьбе, о счастье, ожидающем его в браке с прелестной обожаемой женщиной. Невзирая ни на что, ей не удалось развеять мрачное настроение, овладевшее Альфонсом. Сославшись на неотложные дела, он ушел раньше, чем намеревался.
Направляясь к гостинице, где жила миледи, он увидел, как навстречу ему бежит один из слуг с белым от ужаса лицом. «Скорее, сударь, скорее, не теряйте ни секунды! Мадам умирает, ее убили!» Даже если бы к ногам Альфонса упала молния, он бы испугался меньше. Но силы его не оставили; он устремился в покои Мари. Какое жуткое зрелище ожидало его! Окровавленная Мари лежала на постели. Возле нее находился врач, и по его виду сразу можно было понять, что никакой надежды нет. Служанки громко рыдали. Альфонс подошел к кровати. Мари казалась спокойной, глаза у нее были полузакрыты, но она открыла их, почувствовав приближение Альфонса — и как только узнала его, с ужасом отпрянула. Он взял ее за руку; она закричала, пытаясь вырваться, из ран хлынула кровь; она откинулась на подушки и с глухим стоном испустила дух. Альфонс же без чувств рухнул на пол.
В городе быстро распространился слух об убийстве миледи; вскоре явилась полиция, началось расследование — все слуги были допрошены. Согласно их показаниям, около восьми часов вечера миледи, сидя в своей спальне, что-то писала. Любимая ее горничная Фанни занималась в уголке платьем госпожи, и ей понадобилось выйти в соседнюю комнату за шелковой лентой, необходимой для работы; вместе с другой служанкой она подбирала подходящий цвет, как вдруг из спальни донесся пронзительный крик. Окно было открыто, и девушка поначалу решила, что вопль раздался на улице, но мгновение спустя послышался второй крик, а затем и третий, более похожий на хрип. Она побежала в спальню и увидела, как окровавленная миледи падает со стула. Фанни позвала на помощь свою подругу — вдвоем им удалось поднять почти бездыханное тело. Затем миледи, на секунду очнувшись, произнесла одно только слово: «Он!» — и забилась в конвульсиях.
Свидетельства прочих слуг ничем не отличались друг от друга. Равным образом было установлено, что в покои, расположенные на третьем этаже, можно войти лишь через ту комнату, где находились обе горничные. Самый тщательный обыск не принес результатов — никого из посторонних в жилище не оказалось. Подозрение, таким образом, пало на двух бедных девушек. Но какую цель могли они преследовать? Хотели что-нибудь украсть? Ничего не пропало. Сверх того, несколько человек подтвердили, что обе до самого последнего мгновения ухаживали за миледи, и та принимала их заботы без малейшего проявления неудовольствия.
Мари скончалась от трех ударов кинжалом: один только задел ее, а два других поразили сердце — любого из них, говорили в удивлении люди сведущие, было бы достаточно, чтобы она умерла на месте.
Разумеется, было сделано все, дабы раскрыть причины и виновников убийства, но все усилия оказались тщетными. Преступление это и поныне окутано покровом тайны, который, вероятно, никогда не будет снят. Город погрузился в траур. Все любили миледи за кроткий нрав и приветливость. Похоронную процессию сопровождала огромная толпа, а графиня Паола впервые дала волю своим чувствам на людях — утверждали даже, будто она плакала. Многие не хотели этому верить, считая, что подобная женщина стоит выше обычных человеческих слабостей.
Глава одиннадцатая
В течение трех недель Альфонс находился между жизнью и смертью. Затем к нему начала возвращаться память, он начал что-то смутно осознавать — однако ему казалось, что это был просто долгий тягостный сон. Вскоре рассудок его окреп: печальная истина предстала перед ним, но он все еще сомневался. Нетвердым голосом он спросил у сиделки, как здоровье Мари. Та лишь покачала головой. Вошедший в этот момент врач, господин Р., был приятно удивлен, увидев своего больного в сознании, и поздравил его с началом выздоровления. Альфонс, выслушав эти поздравления с угрюмым видом, спросил, жива ли миледи. Господин Р. замешкался с ответом, и подозрения молодого человека превратились в уверенность: вскочив, он устремился к своей шпаге, но силы ему изменили — он упал, у него вновь начался жар, и он вторично оказался у врат могилы.