INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
Шрифт:
Быть неразлучными навек, даже в несчастий и отчаянии, он ради нее, она ради него, — вот что значило для него любить и вот что значило любить для нее.
Несчастные безумцы!
Она была отдана другому, и тот, зная об их любви, жестоко отомстил за свои непризнанные права! Она подарила своему возлюбленному лишь нежность, которую только он мог уловить и на которую только он мог ее вдохновить… Но что с того! Она принадлежала другому, и телом и душой. Мысли, воображение, желания, мечты — все досталось другому.
И тот, другой, этого потребовал.
Он предложил несчастному… тому, чью историю я вам рассказываю… выбор: изгнание для него или бесчестие для нее!
Позволить предать ее бесчестию!.. Этот мир смеялся бы над ее падением, как ад над падением ангела!
Он удалился в изгнание. В течение пяти лет лишь двое знали о том, где он нашел убежище: преданный друг — и она сама.
Наконец она вновь стала свободной: соглашение, по которому она была отдана другому, было разорвано: ведь одна только смерть может разорвать такое соглашение.
Он получил письмо, которое призывало: «Приезжай! Отныне я могу быть твоей!»
Твоей!..
Вместе, всегда быть вместе! Не разлучаться более, не ожидать как великого счастья писем, приходящих столь редко, писем, отправленных не ею, а верным другом, в которых говорилось: «Видел ее. Она любит и плачет».
Твоей!..
Отныне вместе, все время вместе! Сплетенные руки, губы, раскрытые для поцелуя!..
Открыть всему миру свою любовь! Сказать: «Я защищу ее, окутаю ее своею нежностью! Она принадлежит мне; я принадлежу ей! Она — моя жена! Она станет матерью моих детей!»
Дети — какое это счастье! Как будто вновь появляешься на свет! Стать еще ближе друг другу благодаря детям! Детям, которые будут любить меня так же, как она любит меня, и которых я буду любить так же, как люблю ее!..
«Едем, едем! Быстрее! Вот деньги — пришпорьте коней! Поторапливайтесь!»
Никогда еще никто не преодолевал с такой быстротой двести миль, которые разделяли моего героя и его возлюбленную.
Он приезжает, бежит к ней в дом: «Где она?» Его останавливают, пытаются с ним говорить — «Оставьте меня, оставьте!.. Она, только она нужна мне!»
Он расталкивает всех этих людей, отодвигает их в стороны и вбегает к ней… Вот она!
Она спит.
Возле нее висит распятие, перед которым она вчера молилась за своего возлюбленного. Ведь теперь она может за него молиться: ее любовь целомудренна и добродетельна.
Он не осмеливается ее разбудить: ее сон так невинен! Прелестное лицо с закрытыми глазами так изящно!
Как она бледна! И вот следы страданий… Ведь она ужасно страдала из-за него, так, как только может страдать женщина: отчаяние, тревога, бесчестие — и все это из любви к нему!
Обнять ее! Нужно заключить ее в объятия!
Но губы ее — холодны, глаза — закрыты!..
Она мертва!..
— Несчастный! — воскликнула Треа, горячо взволнованная рассказом.
— О да! Несчастный, — повторил Сидней, — глубоко несчастный! Ибо после десяти лет
— Но эта девушка может заставить его позабыть страдания, она может заставить трепетать от радости сердце, иссушенное отчаянием…
— Треа, она любит другого! Другой будет обладать ею!
Он закрыл лицо обеими руками.
Девушка уронила голову на грудь полковнику, прижавшись к ней лицом. Он нежно взял ее ослабевшую руку и покрыл поцелуями и слезами.
Одна за другой текли минуты.
— Треа, — повторял он страстным шепотом, — моя Треа!
Дрожащая, радостная, смущенная, она тихо подняла глаза… И крик сорвался с ее губ, лицо исказилось и белизна покрыла щеки.
Рот Сиднея был широко раскрыт — так, как никогда бы не раскрыл рот человек. Лицо его напряглось в судороге и побагровело. Взгляд был странен и неподвижен. Он стал похож на вампира, готового впиться в жертву…
Он оттолкнул от себя девушку и выскочил из комнаты, но, впрочем, вскоре вернулся с улыбкой на устах.
— У нашего героя случилась судорога от счастья, — объяснил он, — но свежий воздух сразу же вылечил его.
Вскоре его любезность и обаяние мало-помалу рассеяли неприятное впечатление, произведенное этим загадочным происшествием; в конце концов он заставил забыть о нем с помощью мягких шуток, которые постепенно перешли в нежные речи и пламенные заверения.
На следующий день, на рассвете, Сидней подошел к Полю, только что вышедшему из экипажа, и имел с ним долгий разговор, после чего покинул его, чтобы встретиться вновь через час, но уже за городом, с парой дуэльных пистолетов и в сопровождении двух слуг и двух секундантов.
После первого же выстрела сэр Эдвард упал. Пуля попала ему в левую ногу, в которую он однажды уже был ранен. Заметили, как странно подвернулась у него при падении нога — пяткой вперед.
Поль спасся бегством, а свидетели устремились к полковнику, пытаясь помочь ему, но тот завернулся в плащ и наотрез отказался от их помощи. Через некоторое время слуги отнесли его в экипаж, ожидавший в нескольких шагах.
В Лондон был срочно отправлен посыльный, по возвращении которого, еще до исхода ночи, жители Дюнкерка могли с удивлением наблюдать полковника, вставшего с постели, отправившегося к отцу Треа и хромавшего при этом ничуть не больше, чем до дуэли.
По прошествии двух недель сэр Эдвард Сидней, полковник и баронет, сочетался законным браком с мадемуазель Треа Вандермудт.
Молодожены сразу же отбыли в Лондон, к великому сожалению всех сплетников и бездельников, каковых в Дюнкерке было предостаточно, как, впрочем, и в любом другом заштатном городишке, и для которых пересуды составляют главное удовольствие в жизни… разумеется, после удовольствия позлословить на чей-нибудь счет.
Вот уже год Треа замужем за сэром Эдвардом.