Infernum. Последняя заря
Шрифт:
— Тогда сюда приедет не один отряд солдат. Как я и говорил, точнее догадывался, но надеялся, что все не так паршиво. Дальше в письме наш император достаточно тонко намекает на то, что подозревает нас в предательстве, — в глазах заметался страх и голос старосты сорвался.
— Читай дальше! — по слогам произнес Рун.
— Подробностей нет, лишь упоминание, что подозрение пало из-за доноса: кто-то видел, как на границе с деревней ошиваются постоянно солдаты, а также были замечены на гроте при подъеме в деревню.
Грохот перевернутого стола разрушил повисшую тишину и стал началом взрыва голосов, возмущающихся и
— Не знаю, что у вас за дела, — он откашлялся, заметив, как вздрогнули присутствующие от его голоса и замерли. Он выдержал паузу и когда ему хотели уже возразить, продолжил, — но вы не тому высказываете свое недовольство.Гонцов за плохие вести не наказывают.
— А ты вообще не вмешивайся! Как вообще тут оказался? — сделал шаг вперед Рун, сузив глаза.
— Сядь, я позвал. — скомандовал Йофас. — Его это сейчас касается не меньше, а может даже больше, чем других присутствующих. Это ему гнуть спину и сжигать руки до сползающей кожи, чтобы вы, — он обвел пальцем присутствующих, — считали мой долг уплаченным. Но я этого не забуду. Доброта, если я еще что-то понимаю, не требует ни благодарности, ни оплаты, иначе это уже сделка. — Йофас еще раз осмотрел всех, будто запоминал их, и резко, уверенными шагами преодолев расстояние до двери, вышел из комнаты.
— Куда он?
— Спасать вас от клейма предателей и смерти.
— С чего вообще императору подозревать нас в измене? Кто этот мифический доносчик? Тысячу лет не вспоминал о нас, и вообще эта земля…
— Рун, если продолжишь и эти слова достигнут его ушей, ты убедишь его в подозрениях.
Рун плюнул и ударил кулаком в стену.
Луйс продолжал стоять, прислонившись к стене и наблюдая за присутствующими, на чьих лицах застыли замешательство и страх. Еще какое-то время никто не смел нарушать тишину, но вздох облегчения пробежался по комнате. Лишь Старуха Игиль не почувствовала ничего. Луйс ощущал всю пустоту в ее сердце, казалось, она не способна даже на малейшее проявление чувств. Она первая встала, нарушив тишину:
— Раз мы все решили, не вижу смысла тратить время на изучение ваших лиц. И не надо на меня так смотреть, хотя бы себя не обманывайте, что не думали о том же, о чем только мне хватило сил сказать вслух. — Она повернулась к Сар-Микаэлу и с легкой улыбкой продолжила: — я давно не ваша прихожанка, поэтому можете не беспокоиться о моей грешной душе, ибо каждому уготовано по вере его, а я не верю ни в Создателя, ни в его правосудие. — Луйс ухмыльнулся такой дерзости, граничащей с безумием и смелостью. — После моей смерти я сгнию в земле, а душу свою я давно продала, когда согласилась стать частью безумия, охватившего империю. И не смотрите на меня так, я не жду от вас ни спора, ни дискуссий, ни тем более проповедей. Я знаю лишь то, что Создатель, которого знаете вы, не допустил бы такого. Это наша расплата. Это год, прозвучавший в пророчестве. — С этими словами она вышла в ночь, оставив дверь открытой.
— Она так и не оправилась! — спустя какое-то время тишину ошеломленных членов Совета нарушил шепот.
— От чего, Агалар? От того, что не уберегла своего внука? — не сдержался Мосс.
— От того, что потеряла в тот роковой день всю семью и так и не простила себя. Хоть и спасла чужое дитя.
Луйс выпрямился, это было уже интересно. Но вмешайся он в разговор, рискует напомнить о себе, о том, что он чужак, и они замолчат. Похоже не все так идеально и спокойно в этой деревне. До этого момента он считал, что эту деревню обошли события двадцатилетней давности и кроме тайн, скрываемых Старым Потом, все остальное слишком банально и просто для того, чтобы вызвать его любопытство. Он и тогда не сразу поверил, когда поиски дитя привели его в эту забытую Создателем глушь. Надо бы поговорить со Старухой.
***
— Скажи мне, что скрываешь?
— Я раскрытая книга, хочешь знать — спроси, если знаешь, что спрашивать.
— Старуха, ты ведь догадываешься, кто я? Загадки оставь смертным, мне нужна тайна.
— У меня много тайн, которые известны всем.
— Чем обязан кузнец деревне?
— Это не моя тайна, не мне ее раскрывать.
— Смеешь мне отказывать?
— Я не боюсь тебя! Я выжгла душу, поэтому тебе не достанется ничего.
— А меня не интересуют души, я караю тело!
— У тебя нет надо мной власти!
— Как знать… если скажешь, что скрываешь! Связан ли кузнец с пророчеством?
— Возможно, как знать, кто из тех семей был связан, а кто оказался невинной жертвой. — она зашлась в кашле, перешедшем в истеричный, но горький смех. — Потеряла одного, помогла другому и лишь время покажет, кто связан, а кто нет. Но грех на наших руках не смыть.
— Интересно. Ты не вспомнишь меня.
— И не забуду.
Шум вырвал меня из ее сна, вытянул так резко, будто хлопнула дверь. Придя в себя, я увидел, что не ошибся в предположениях. Двое — кажется, были на собрании — ввалились в кузню в лучшем виде смертного уродства: грязные, взлохмаченные, стеклянными глазами и мокрыми ртами. Запах алкоголя и пота сразил бы наповал, будь я чувствителен хоть немного к этим мерзостям. Они еле передвигались на своих убогих конечностях, еще немного и перешли бы в свой первобытный вид, упав на четвереньки и ползая. Я усмехнулся картине, как эти два червяка падают ниц и ползают предо мной. Знали бы они. Но не время. Поэтому пришлось встать и сделать вид недоумевающего олуха.
— Вы что-то хотели?
— А-а-а, красавчик-новичок, а мы тут это, помочь пришли, так что ты это, говори, чего делать-то.
— Нам помощь не нужна!
— Тс-с-с! — руки грязные, засаленные, и как его не стошнило, когда он прижал этот толстый палец к своему рту. — Тс-с-с! Еще как нужна! Нам это, как его, приказ же был. Где хозяин?
— Я еще раз повторяю: нам помощь не требуется! Идите по домам!