Инго и Инграбан

Фрейтаг Густав

Инграм послушно сел, держа руку Вальбурги.

– Не пожимай так нежно руку мою, – сказала Вальбурга. – Много грустного хочу я тебе сообщить и неохотно говорят об этом девичьи уста.

Но Инграм перебил ее:

– Прежде чем выскажешься, выслушай меня.

И подняв с мха камень, он бросил его в сторону.

– Так выбрасываю я все, разлучившее нас. Но и ты, Вальбурга, забудь, чем я огорчил тебя. Не вспоминай о сорбских узах и об освобождении при помощи чужеземца. Умоляю тебя, не смущай меня суровыми речами. При виде твоем я ощущаю такое блаженство, что мало забочусь о мире и изгнании. Ты несказанно мила моему сердцу. Теперь же,

надеюсь, я ни о чем не смогу думать, как только о тебе.

Покров, скрывавший половину лица Вальбурги, пошевелился.

– Взгляни сначала, мила ли я тебе, Инграм. Мы хвалим жениха, который сперва осматривает то, что намерен он приобрести.

Она откинула назад покрывало. Багровый рубец тянулся по ее левой щеке: одна половина лица была непохожа на другую.

– Это не та Вальбурга, щеки которой ты ласкал некогда.

Инграм увидел перед собой лицо, испугавшее его в то время, когда он обнажил меч на епископа… Вальбурга пытливо глядела на него. Заметив его изумление, она закрыла свою щеку и отвернулась, скрывая слезы.

Но Инграм пододвинулся к ней и тихо прикоснулся к другой ее щеке.

– Позволь мне поцеловать ее, – сказал он. – Я испугался, потому что неприятно выглядит шрам на лице твоем, но я знаю, что ты получила его в то время, когда я был в безумии. Это не лишит меня уважения мужчин и женщин.

– Честно говоришь ты, Инграм, но боюсь я, чтобы со временем не тягостен был тебе вид мой, когда станешь ты сравнивать меня с другими. Я горда и когда буду твоей женой, то потребую, чтобы был ты моим живой и мертвый: в этом мое право. Скажу тебе, что у меня на сердце. Когда я была такой же, как и другие девушки, то надеялась выйти замуж. Именно за тебя. Но недавно слышала я как бы говоривший во мне голос, что должна я облечься другому повелителю, Господу небесному, который и сам имел на себе язвы. Лицо мое закрыто только наполовину, но должна ли я совсем покрыть мою голову, или нет – об этом спрашиваю тебя в тяжкий час скорби.

Инграм вскочил.

– Всего дурного желаю я монахам, отвратившим от меня твое сердце!

– Они не сделали этого, – с живостью ответила Вальбурга. – Ты не знаешь тех, кого бранишь. Садись и спокойно слушай. Между нами должно быть доверие. Если бы ты был счастлив, может статься я бы скрывала чувства моего сердца. Обратись ты даже к ближайшему родственнику моему, и тогда по причине шрама тщетным было бы твое желание и твое сватовство. Я бы с трудом поверила твоему постоянству. Но теперь я вижу, что ты нуждаешься в друге, что жизнь твоя подвергается великой опасности. Страх за тебя перевесил в моем сердце, и вот я пришла к тебе, чтобы не одичал ты между хищными зверями и не погиб в лесу, если только я смогу предотвратить это. Знаю я, да и ты знаешь, что в любом несчастье – я с тобой.

И сняв покрывало, она продолжила:

– С этой поры ты должен видеть меня такой, какова я. Я не стану скрывать от тебя лица моего.

И снова, бросившись на землю возле Вальбурги, Инграм обнял ее.

– Не помышляй о моем спасении и счастье: ничего не значит для меня ни то, ни другое, но скажи лишь то, что я желаю слышать – что пришла ты из любви ко мне.

– Я готова обречься тебе, – тихо молвила Вальбурга, – если то же самое ты сделаешь для меня.

– Пойдем туда, где красное солнце может видеть нас, – ликовал Инграм, и приподнял Вальбургу. Но заглянув в ее глаза, с любовью и нежностью устремленные на его лицо, он изменился, суровая скорбь пала на его

сердце и он отвернулся.

– Истинно! – вскричал он. – Я достоин жить среди волков. Дочь убитого друга я хочу предать ужасной пустыни. Вокруг меня вековой лес и дикие заросли. Надо мной в выси раздается крик орла. Дурно устроил я свою жизнь, но я не низкий человек, и злоупотреблять преданностью женщины для того только, чтобы и она погибла – я не могу. Да, Вальбурга, все это не больше, как приятное сновидение.

Прислонившись к дереву, он застонал, но Вальбурга крепко схватила его за руку.

– Невредимая однако стою я возле тебя, уповая на могучую защиту того, кто зовется Отцом, и на копье и меч моего витязя.

– Я был воином, но теперь я отверженная тень. Тяжело Вальбурга избегать огня и дыма, а еще тяжелее – робко скрываться от взоров каждого путника или быть готовым к бою без неприязни и гнева, потому только, что каждый волен убить лишенного мира, точно бешенную собаку. Но что тягостнее телесных страданий и самой смерти во мраке леса – то это робко скрывать голову свою и, подобно лесной гадине, влачить позорную жизнь. Невыносимо такое скитание и единственная мне помощь – это скорая смерть в битве. Ступай, Вальбурга, и если хочешь доказать мою любовь и свою тоже, то скажи тому, кто некогда был моим слугой, пусть приведет он мне взнузданного коня, чтобы в последний раз я мог отомстить за себя.

Он бросился на землю и скрыл во мху свое лицо.

Сильно встревожилась Вальбурга за лежащего, однако принудила себя к мужественной речи и сидя подле Инграма, гладила его всклокоченные кудри.

– Ты поступаешь так, как будто никто в стране не заботится о твоем благе. Не один, лишенный мира, снова получал его по миновению гнева. Многим прискорбен постигший тебя приговор и сам Винфрид ходатайствовал за тебя у графа.

– Не утешай меня этим! – гневно вскричал Инграм. – Противны мне его просьбы, ненавистно каждое благодеяние монаха! С первого же дня, в который я увидел его, он хотел распоряжаться и повелевать мной, точно слугой. Хотел лукаво воспользоваться мной, да и тобой тоже. Несноснее всего мне его сострадание, мне хотелось бы опротиветь ему, как он – мне.

Вальбурга вздохнула.

– Можно ли порицать его? Он поступает по заповедям своей веры, повелевающей благоволить врагам нашим.

– Быть может и ты, христианская девушка, пришла с тем, чтобы облагодетельствовать меня, а между тем внутренне ты меня презираешь?

Вальбурга тихонько ударила его по голове.

– Упрямая у тебя голова и несправедливы твои мысли, – и она снова поцеловала его в лоб. – Не один только епископ расположен к тебе. Новый граф сожалел о тебе перед Бруно, хвалил твой меч и сказал, что неприятно ему, что не увидит он тебя во время скорого похода на славян. Так знай же, витязь турингов, что нынешней осенью, по окончании жатвы, потребуют рать на вендов.

Инграм вздрогнул.

– Вот так добрая весть, Вальбурга, хотя меня и изгнали.

– Послушай еще раз и другое, – продолжала Вальбурга. – Говорят, что сам повелитель франков выступил в поле против Саксонии и повсюду воины его готовятся к новой войне.

– Ты сведешь меня с ума! Не думаешь ли, что я переживу позор в разлуке со своими ратными товарищами, когда они станут добывать себе славу?

– Я хочу, чтобы ты сражался в их рядах и потому именно я и пришла сюда.

Инграм изумленно посмотрел на Вальбургу, луч надежды запал в его душу, и он спросил: