Инго и Инграбан

Фрейтаг Густав

Инграм молча подпоясался мечом.

– Когда уехал гонец в стан Ратица?

– Четыре дня тому назад, – ответил Буббо в сонной истоме. – Зачем хватаешься, глупец, за копье? Тебя изгнали, и если ты возвратишься, то каждый волен убить тебя.

Инграм ничего не ответил и только знаком показал Вальбурге, чтобы она следовала за ним.

– Вероломный! – с трудом приподнимаясь, вскричал Буббо. – Ты покидаешь в несчастье своего товарища?

Вальбурга поставила подле ложа флягу и съестные припасы.

– Можешь оставаться здесь, пока мы не возвратимся, – сказала она. – И

если желаешь себе добра в будущем, то помолись Богу христиан, чтобы не наказал он тебя за участь, которую приготовил ты епископу.

8. Под колокольным звоном

Когда лишенные мира вышли из каменной пещеры на открытый воздух, солнце уже закатилось и бледный свет луны лежал на древесной листве. Инграм поспешно пробивался частым кустарником, а девушка с трудом следовала за ним. Наконец они вышли к опушке леса. Перед ними лежала открытая местность, а над головами расстилалось ночное небо. Вальбурга заметила, что ее спутник высоко держал голову, а речь его звучала властительно, как и подобает воину.

– Подле леса на восток пролегает дорога к «Вороньему двору». Мы отправимся туда и на родине я найду и врагов моих, и месть.

– Скажи, что ты замышляешь?

– Я хочу смыть позор ивовых прутьев, жажду крови Ратица! – мрачно ответил Инграм. – Иначе будет вершиться судьба моя, Вальбурга. Преданная сердцем, ты хотела устроить мне мирный возврат на родину, но невидимые воспротивились этому. Сказанное раненным в пещере иной принял бы за неразумный бред или неверные предположения, но я знаю, что каждое его слово правдиво. Я знаю сорба, я видел, как горели его глаза и полагаю, что Ратиц поклялся отомстить мне, как я ему. Я чувствую, что сорбы уже несут головни, чтобы сжечь мой двор. Когда старик уехал с мызы?

– Вчера в полдень.

Инграм кивнул головой.

– Значит, послы находятся в безопасности по ту сторону Заалы, и сорб волен делать все, что ему угодно.

Девушка подошла к нему.

– Однако не здесь, а далече отсюда отдыхают они на лесной дороге, – объяснил он. – Вижу я Ратица и моего коня с путами злодея. Узнаю витязя Мироса и всех его товарищей. Они расположились станом у священного леса, близ вершины, на которой находится жертвенник громовержца. Место это удобное для сокрытия съестных припасов, необходимых им на возвратном пути. Не высоки их огни, над ними высятся дубы. Сорб взял только часть своего племени, около сотни самых резвых коней, не осмеливаясь перевалить за горы со всей ратью. Он знает, что только быстрота ему в подмогу. На рассвете он хочет нагрянуть на наше селение. Все ясно вижу я, а между тем никого не могу позвать, да и никто не поверит моим словам!

– Я стану говорить за тебя, чтобы спасти других, – сказала Вальбурга.

– Ты все заботишься о монахе? – сурово спросил Инграм.

– Если бы я не делала этого, стал бы ты почитать меня? – спросила Вальбурга. – Под его кровом покоятся мои братья.

Послышался лай собак.

– Это двор Азульфа, – сказала Вальбурга, указывая на кровли, блестевшие при лунном свете в нескольких полетах стрелы от дороги.

– Истинно, дурно кончились все старания

мои, – вскричал Инграм. – Прежде мысли мои носились резвыми конями, ясна и тверда была моя воля, но теперь пресмыкаюсь я свиным ходом, враждует во мне любовь с ненавистью. Многих, кого я ненавижу, приходится теперь уважать, как друзей, а причинивших мне зло – предохранять от опасности. По-моему тяжек такой разлад в душе. Если новый Бог превращает конские ноги в свиные, то вскоре воины сделаются женщинами.

Однако он подошел к усадьбе, постучал в ворота и трижды испустил воинственный клич турингов. Сторож спросил грубым голосом:

– Кто так грозно стучится и возвещает войну среди ночной тишины?

– Сорбы едут горами, – ответил Инграм. – Разбуди твоего господина и пусть он поторопится, если желает спасти епископа.

– Прежде всего скажи, кто несет столь суровую ночную весть?

Тогда девушка ответила:

– Вальбурга, находящаяся во дворе епископа, – и они быстро скрылись, прежде чем сторож успел посмотреть вслед ночным призракам.

То же самое они возвестили во всех дворах, лежащих на их дороге, а по прибытии в родное село Инграм предупредил сторожа, спавшего в приворотной сторожке. Выло уже за полночь, когда они поднялись из села: последние лучи закатывающейся луны падали на новые кровли мызы, но двор Инграма сумрачно стоял в тени деревьев. Инграм остановился там, где тропинка отделялась от деревенской дороги.

– Вот двор моих отцов, а вон там живут твои братья и монахи. Быть может, они снова примут тебя, хотя ты и лишена мира. Выбирай, Вальбурга.

– Я избрала тебя, – ответила девушка. – Но и ты не забывай о детях.

Инграм одобрительно кивнул головой и повернулся к мызе.

– Где спальный покой монахов?

Вальбурга привела его к новому дому.

– Осторожнее, – сказала она. – Во дворе всадники графа.

Но Инграм не обратил на это внимания и постучал в ставни.

– Если юноша, называемый Готфридом, находится здесь, то пусть он послушает.

В доме зашевелились.

– Не твой ли голос, Инграм, зовет меня? Слушаю, спутник мой.

– Вольфгенос называюсь я, – вскричал Инграм, – и не спутник я твой, а враг. Но как ты протянул руки под ивовые узы, чтобы освободить другого, то вот тебе предостережение от живущего среди диких скал. Пронеслось в лесу, будто Ратиц едет горами, чтобы полонить епископа, а вас погубить. Постарайся спасти себя и любимых тобой: близится гибель ваша.

Дверь отворилась и на пороге показался Винфрид. Копье в руке Инграма дрогнуло, но он повернул голову в сторону в то время, как Винфрид говорил.

– Тревожно твое предостережение, но его недостаточно для спасения других. Ты или кто-либо другой видел приближающихся сорбов?

– Только умысел их стал мне известен, – ответил Инграм.

– Когда ждешь ты нападения?

– Сегодня на рассвете или завтра.

– Сегодня день Господень, на рассвете Царь небесный соберет в храме верных своих и защитит молящихся. Лишенному мира тоже готово убежище. Приходи, если желаешь мира.

– Не хочу я твоего мира, – сказал Инграм. – Волк и волчица удаляются от твоей ограды.