Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие
Шрифт:
Ветка, уютно устроившаяся на диване, поджала под себя ноги и, передернув плечами, буркнула:
– Я не понимаю, о чем ты.
– Да?! – Марина вдруг шагнула к ней и наклонилась близко к лицу, испугав этим ведьму. – Ты что же думаешь – мне больше нечем заняться, как летать сюда и разгребать какие-то дерьмовые кучи, да еще вслепую?! Нет, дорогая, так не пойдет, и больше ты меня не попытаешься поиметь, как в прошлый раз! То, что я тебе спустила тогда, сейчас у тебя не выйдет! Либо ты рассказываешь, что тут происходит и из-за чего весь сыр-бор мог разыграться, либо я сейчас же, сию минуту выхожу из этого дома и никогда – слышишь,
Она оттолкнулась рукой от спинки дивана и распрямилась. Ветка, вжавшись в гобеленовую обшивку, расширившимися от ужаса глазами смотрела на Марину и беззвучно шевелила губами. Такое агрессивное поведение Коваль испугало ее не на шутку. Она уже забыла, какой могла быть Марина, если вдруг что-то шло не так, как та хотела.
Коваль же, словно выпустив пар и успокоившись, отошла к окну и отдернула штору, краем глаза заметив, как это движение заставило Ветку напрячься и ощутимо вздрогнуть. Но Марина приоткрыла створку, закурила и села на край подоконника.
– И что же – ты так и будешь жить в зашторенных комнатах, передвигаться ползком и бояться высунуть нос на улицу? – на ее губах заиграла издевательская усмешка.
– У меня нет выбора, – пробормотала Ветка, ежась на диване. – Ты сама видела – обложили по полной. И тут уже не один снайпер.
– С чего ты это решила? – с интересом спросила Марина, устраиваясь на подоконнике удобнее и готовясь слушать.
Ветка вздохнула, понимая: выбора нет, нужно рассказывать хотя бы то, что ей самой известно.
– Понимаешь, – вздохнув еще раз, начала она, – утром сегодня я вдруг увидела место, с которого стреляли в меня ночью. Саня сходил с ребятами, проверил – да, сошлось. Но оттуда стрелять в Бармалея не могли – это с другой стороны, как раз там, где ты сидишь сейчас.
Коваль скосила глаза и вдруг увидела отверстие в стекле, заткнутое чем-то вроде синтепона и заклеенное скотчем.
– Чтобы не сквозило? – ткнув в сторону этой конструкции сигаретой, спросила она, и Ветка кивнула.
– Видишь же, какая дыра, а поменять окно можно только после праздников – ничего ж не работает. Так вот… в Бармалея стреляли совсем с другой точки, а потому я и говорю, что, может быть, снайпер не один.
– Чушь это все, – спокойно оборвала ее Коваль, гася в пепельнице сигарету. – Один он. Один-одинешенек, просто оборудовал себе не одно место, а два-три, и кочует по ним. Могу с тобой поспорить: если сейчас твой телохранитель обшарит сектор, откуда примерно могли стрелять, то непременно найдет что-то еще. Я даже тебе могу подсказать по дружбе, что именно это было. – Она снова насмешливо посмотрела на растерянную подругу. – Что ж вы такие непуганые все тут? Мало вас, видно, били в жизни.
– Почему? – хмуро спросила Ветка, крайне недовольная тем, что Марина говорит загадками, да еще и ухмыляется все время.
– А потому! – отрезала Коваль серьезно. – Был бы твой Бес менее самоуверен, давно бы велел снести старую голубятню. Я говорила об этом, еще когда он только-только себе участок этот прикупил. Но куда мне – Бес ведь сам себе голова! Как вас раньше оттуда в фарш никто не перекрошил – просто диву даюсь.
Она умолкла, снова глядя на украшавшего макушку елки белого ангела с поникшими крыльями и золотой ветвью в вытянутой пухлой ручке. Когда-то давно маленькая девчушка подарила ей почти такого же –
Ветка сидела на диване, словно пришпиленная словами Марины о старой голубятне. Ей и самой несколько раз приходила в голову мысль о том, что это заброшенное и полуразвалившееся здание на границе с леском может таить в себе потенциальную угрозу. Однако Гришка в ответ на ее предположения, высказанные вслух, только смеялся и советовал «засунуть свое ведьминское чутье туда, откуда его черт помелом не выметет». Оказывается, Коваль говорила об этом еще раньше… Гришкина самонадеянность всегда переходила разумные пределы, но в случае с голубятней, которую можно было разнести в щепки за полчаса и забыть о ней вообще, это превзошло все.
– Ну, что ты сидишь-то? – подстегнула Марина. – Я ведь вижу – ты думаешь о том же, о чем и я. Так вставай и иди, говори охране, пусть раскатают ее по бревну.
Ветке на мгновение стало не по себе – было ощущение, будто Марина может заглянуть в ее мысли, хотя обычно случалось наоборот. Молча поднявшись, Виола вышла из комнаты и позвала Саню. Марина не прислушивалась к тому, что именно говорила подруга телохранителю, сидела на окне и смотрела, как на поселок неслышно опускается вечер. Темнело, во всех дворах зажигались фонари, где-то запускали петарды и фейерверки – все-таки праздник. «У кого праздник, а я снова одна, снова далеко от дома, снова сижу и ковыряюсь в каких-то пулевых отверстиях», – думала она, машинально поддевая ногтем прозрачный скотч на оконном стекле.
Вернулась Ветка, снова села на диван, поджав ноги.
– Так и будешь молчать? – спросила Коваль, по-прежнему глядя в окно.
– Я не знаю, что ты хочешь услышать. Я действительно не могу понять, с чего все это началось, – горестно отозвалась подруга, обнимая себя за плечи, точно замерзла. – Сама уже голову сломала, думая об этом. И была мысль, что это вы с Вороном…
– Ну, еще бы! – откликнулась Марина. – Не сомневаюсь даже, что это была первая твоя мысль.
– Не надо так, – попросила Ветка жалобно. – Ты ведь понимаешь, в моей ситуации будешь думать даже на родную мать. Но потом я поняла – нет, вам невыгодно. Гришка живой нужен Ворону, а тебе вроде как больше с ним нечего делить. Или я чего-то снова не знаю?
Марина отрицательно покачала головой. Делить с Бесом ей на самом деле было уже нечего. Она выдвинула ему единственное условие – никогда, ни при каких обстоятельствах не приближаться к ее сыну. Она умела соблюдать данное слово и ни за что не нарушила бы договор первой, и Ветка об этом тоже хорошо знала.
Коваль пересела на диван, взяла Ветку за руку и заглянула подруге в глаза:
– Я тебе клянусь, что не имею отношения к покушению на Гришку. Подумай сама – разве я приехала бы сюда, будь все иначе? И потом – к чему мне пугать тебя после этого? Ладно, можно допустить, что я устала от твоего муженька и его прохиндейских подстав и решила разобраться раз и навсегда. Можно, пусть. Но – ты? Твой ребенок? Разве я когда-то не помогла тебе или оставила в критической ситуации без поддержки? – она требовательно встряхнула подругу, ожидая ответа.