Инкубья дочь
Шрифт:
– Верхом не надо, не увезет.
– Что значит, не увезет?
– Свалится…
Так Чет и отправился на задание пешком. Не на тигре, зато в его компании. Уже на выходе из клетей он вынужден был уступить дорогу новому Эю, бывшему Трагеди Си – высокому статному красавцу с тоскливым взглядом, белоснежной кожей и волосами цвета темного золота. Ох уж этот взгляд: вселенская тоска, мировая скорбь, подчеркнутая черными линиями пересекающих сверху вниз веки татуировок – эдакий макияж в стиле пьеро.
Отряд Си Чет не терпел – мерзкая троица заносчивых карьеристов, жаждущих прыгать
Глядя вслед сияющему всаднику на рослом молодом тигре, Зетта нахмурился. Как бы он не иронизировал по поводу гибели предыдущего Эя, этот новый нравился ему значительно меньше, чем несвоевременно ушедший Либерти…
«Зазнайка, святоша, девственник!» – лучи зла и ненависти, щедро посланные Четом в спину Трагеди заставили того недовольно обернуться. Взглянув на Зетту с нескрываемым пренебрежением, новый Эй гордо вскинул голову и, пришпорив тигра, вихрем умчался прочь.
Теперь у Трагеди было все – высшая должность в Ордене, лучший доход, уважение, почитание, статус и престиж. Ради такого не зазорно побыть зазнайкой и даже девственником, тем более, если это главное условие для вступления в элитные отряды.
А вот у Чета Зетты не было ничего. Ни высокого ранга, ни пафосного имени, ни ангельской внешности, но он умел обходиться малым и довольствоваться тем, что имеет.
За все свое существование в Ордене он не провалил ни одного задания, однако, ранг ему так и не повысили. Чет даже о средней ступени никогда не мечтал, не то что о переводе в элитный отряд типа Си или Ди. В таких отрядах мест мало, а желающих их получить много. А еще туда отбирают по внешности и презентабельности: не схож ликом с ангелом небесным – иди лесом! А когда ты не слишком высок, темноволос, темноглаз и этот самый глаз у тебя с дурным прищуром – об элите забудь навсегда! Хотя, конкретно Чета тут не выручила бы и сказочная внешность.
Вредный, хитрый, острый на язык и быстрый на кулак (а кулаки у него были стальные), он не страдал благочестием, пил, курил, сквернословил и дрался. А куда, это, скажите, годится? Про необходимую элитным Святым Ныряльщикам девственность речи вообще не шло. Вот Чет и не рыпался. Зетта, так Зетта.
***
Ланья Тишь
– Белка, Белочка, ты как? Не голодаешь? – шептала, заглядывая под дверь небольшого бревенчатого сарайчика Лиска. – Падре Герман сегодня много учения задал? Ругался сильно?
– Не сильно, – гнусаво ответили из-за двери, – носом в Писание тыкал и за ухо дергал, все как всегда.
– Бедненькая, – сочувственно вздохнула рыжая, – но ты не расстраивайся, падре отходчивый. Полгода посерчает, а потом глядишь и отойдет.
– А я не из-за него расстраиваюсь, – зашмыгала носом Белка. – Ой, девочки, не из-за падре! Я из-за Либерти Эя. Как мне жить без него теперь? Как, родненькие? Ведь я его люблю. Люблю! Сердце рвется, вот три месяца уже прошло, а он перед глазами стоит, будто минуту назад все случилось.
– Да хрен с ним, с Либерти Эем, – вмешалась в разговор молчавшая до этого Змейка. – Еще четверо после него приходили и все как один. И внешне – как один. И, как один, в колодец с концами канули.
– Злая ты, Змейка, бессердечная. В любви ничего не смыслишь, – сердито засопела из-за двери наказанная девица. – Либерти Эй один такой бы-ы-ыл…
Тут она не выдержала и разрыдалась. Подруги хором зашикали, боясь, как бы истерику не услышал падре Герман.
– Ну, Белк, ну, сколько можно? – Лиска миролюбиво сунула под дверь сдобную булочку, завернутую в расшитую алыми петухами льняную салфетку. – На, поешь, а то похудеешь, без фигуры останешься.
– А не нужна мне больше эта фигу-у-ура-а-а, – снова затянула свою песню Белка. – Мне теперь ничего не нада-а-а-а.
– Ты все равно поешь, – посоветовала рассудительная Лиска, – с едой оно как-то легче, а Ныряльщики – это все приходящее.
– Кстати, завтра, говорят, очередной приедет, – заговорщицким тоном поделилась Змейка.
– Мне не нужен очередной, – пропыхтела из-за двери заключенная, – мне нужен Либерти Эй. Только он – и никто другой!
– Да ладно тебе, может, этот еще лучше будет. Из Ордена почти месяц никого не присылали, а теперь прислали. Теперь уж, наверное, самого-самого отправили, такого, в ком не сомневаются, кто точно с Сердцем разберется и порядок восстановит, – сообщила новость темноволосая Змейка.
– Мы падре Германа просили, чтобы он тебя от вечернего чтения освободил, когда новый Ныряльщик приедет тьму побеждать. Он сказал – подумает.
– Спасибо девочки, – благодарно вздохнула Белка и принялась громко жевать Лискино угощение.
Вот уже три месяца Белка сидела под замком. Сперва круглосуточно, а теперь по вечерам.
В наказание за проступок падре Герман заставлял ее зубрить наизусть отрывки из Святого Писания. От унылых и непонятных фраз у Белки кружилась голова, и в животе урчало, как при сильном голоде. Святое Писание отвергал весь ее организм, и от этого становилось боязно. Вдруг падре Герман поймет, вдруг догадается? Он ведь свято верит, что своими учениями может обратить инкубьих дочек – Белку, Лиску и Змейку – в благочестивых дев, нетронутых скверной, какими им и полагается быть. Падре воспитывал и наставлял троицу. Порой он был добр, но чаще суров, ведь за демонским семенем нужен глаз да глаз.
В тот вечер весы склонились в сторону милости, падре Герман Белку пощадил: выпустил из сарая и даже не стал проверять учение.
Всю дорогу до колодца, где уже с обеда толпились зеваки, падре поучал и стращал воспитанниц, чтобы вели себя путно и дуростей не выкидывали. При разговоре о дуростях он многозначительно поглядывал на Белку. Но той было не до них. Да и какие дурости, если нынешний вечерний поход на зрелище девушку не радовал. Сами посудите, какой интерес смотреть на очередного неудачника, решившего сгинуть в проклятом колодце? А ну их всех! Без ненаглядного Либерти Эя деревенская шумиха казалась Белке пустой и неинтересной.