"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Как только вышел, увидал солдата, что тащил из конюшни огромную и красивую яркую тряпку, он уже был на улице, а тряпка все тащилась из конюшни, он остановился, достал нож и собрался отрезать от нее кусок, себе для солдатских нужд.
— А ну стой, — окрикнул его кавалер. — Что это?
— Не знаю господин, нашел вот.
— Вытаскивай все на улицу, — приказал кавалер.
Солдат с трудом вытащил огромную, яркую красную ткань с золотым шитьем и веревками.
— Так-то шатер вроде, — догадался солдат.
Волков и сам это понял,
— По закону войны, личные вещи, что принадлежали командиру врага, принадлежат командиру победителей, знаешь об этом? — спросил кавалер.
— Знаю, господин, — невесело отозвался солдат.
— Теперь это мой шатер, сложи его и отнеси Пруффу.
— Да, господин.
Он хотел было уже пойти узнать, как дела у Сыча и Егана, серебро волновало его больше, чем доспехи и шатер Ливенбаха, но его остановил отец Семион:
— Господин рыцарь.
— Ну?
— Нужно что-то решить с пленными, — он указал на девятерых пленных, что сидели у забора.
Почти все они были ранены. Доспехи у них отняли. И теперь они покорно ждали своей участи. Кое-кто молился, а кто-то просто сидел, опустив голову. А кто-то и умирал, истекая кровью.
— Ну, дай им причастие, — сказал Волков, — тому, кто согласится его принять. Да спроси, может, кто вернется в лоно истинной веры. А остальным — смерть.
— Уже предлагал исповедаться в ереси, и принять истинное причастие, но они упорствуют в ереси своей, никто не согласился раскаяться, а без раскаяния мне не должно причащать их.
— Ну и пусть катятся в ад, — закончил разговор кавалер. — Скажу Пруффу — сейчас всех зарежут.
— Не торопитесь господин, не нужно их резать.
— Почему? Мы их не милуем, они нас тоже.
— Отпустите их живыми, проявите милосердие, и пусть господина своего возьмут, — поп смотрел на него хитрыми глазами.
— Объясни.
— С мертвых какой вам прибыток.
— А с живых какой? Они оружие снова возьмут.
— Слава, господин.
— Слава?
— Да, слава, господин. Отпустите их во славу матери Божьей, и дозвольте им взять своих вождей для упокоения.
Кавалер молчал, он никогда не думал о своей славе. И тут вдруг, в первый раз в жизни ему представилась возможность чуть-чуть прославиться. И что скрывать, даже мысль о славе была приятной.
— Отпустите их, — продолжал поп, — в городе Ланне о вас и так будут говорить, вы уже дважды побили еретиков, убили мертвого доктора, убили знатного еретика, а если еще вернетесь с тем богатством, что тут захватили, так о том будут судачить неделями. А если еще и этих еретиков простите, так не только в Ланне о вас заговорят.
Чем дольше говорил отец Семион, тем заманчивее казались кавалеру его предложения. А мысли о славе становились еще приятнее. Да, кавалер понял, что он действительно хочет, чтобы о нем говорили. И узнавали его щит. И не только в Ланне. Но пока он слушал умного попа, у него появился вопрос:
— А тебе-то зачем моя слава, какая твоя корысть? — спросил кавалер у отца Семиона.
Монах вздохнул, и заговорил:
— Меня лишили прихода, — он помолчал, — толкнули на смертный грех, а когда вернусь, то, может быть, расстригут и лишат сана. Или упекут в самый далекий монастырь, а то и вовсе кинут в подвал. Вот подумал я и решил, что при вас останусь, коли не погоните. Вы человек незлобивый и вас любят холопы ваши, а если разрешите при вас быть, то и я не покажусь лишним, потому как свое благо от вашего не отделяю.
Не очень-то верил Волков, продолжал разглядывать его, этого попа, поп был хитер, как никто, но насчет славы он был прав. Славы кавалеру хотелось.
— Хорошо, — произнес он, — отпусти еретиков. И пусть заберут рыцарей своих. Пусть похоронят их, как хотят.
— Эй, — крикнул отец Семион и пошел к еретикам, — заблудшие души, впавшие в ересь, запомните день сей. И запомните герб, что на щите рыцаря этого, это герб славного воина кавалера Иеронима Фолькофа, который добротой своею и во имя Господа и Матери Его отпускает вас с миром, в надежде, что покинете вы ересь и вернетесь в лоно Истинной Церкви. Кавалер Иероним Фолькоф также дозволяет вам забрать вашего господина кавалера Ливенбаха и других рыцарей, что были с ним.
— Что, что, что? — к ним подковылял на своей деревяхе Роха и заглянул Волкову в лицо. — Ты что, отпускаешь их?
— Отпускаю, — сухо ответил кавалер.
— Да что с тобой, ты ли это, Фолькоф? — не унимался Скарафаджо.
— Я. И я слово свое сказал, обратно брать не буду.
— Они бы нас не отпустили бы, — заметил подошедший Пруфф.
— Мы не они, капитан, выделите им одну подводу, пусть заберут своих офицеров.
— Как пожелаете, кавалер, но у нас подвод не хватит все увезти. Всего много захватили.
— Я сказал выдать им подводу, что вам не ясно, капитан? — начинал свирепеть Волков.
— Все ясно, господин кавалер, но нам придется дважды сюда ездить, за раз мы все не увезем к себе в лагерь.
— Да хоть трижды, мы заберем все. Но подводу вы им выдайте.
— Как пожелаете, — поджал губы Пруфф.
Еретики не верили своему счастью, они вставали и кланялись Волкову, благодарили его.
— Они расскажут о вас многим, — тихо говорил отец Семион. — Нам это на руку, господин.
— Да, и особенно Ливенбахам, — добавил Роха, услышав слова попа. — Они точно захотят узнать, кто укокошил их родственничка.
— Пусть, мы убили его в честном бою, — отвечал кавалер. — Нам нечего стыдиться.
— И пусть бы убирались, — снова заговорил Пруфф, — может вам это и нужно, но зачем же им подводу давать, когда нам самим их не хватает.
— Забудьте про подводу, капитан, — разозлился Волков, — расскажите, почему пушки у вас не стреляли, а если и стреляли то в ворота, а не в еретиков.