"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Так ты, вместо того чтобы покойника отпевать ночами, вместо псалтыря читал черную книгу эту, — ужаснулся отец Семион.
— Да, — ничуть не смутившись и не поняв возмущения священника, чуть ли не с гордостью отвечал колдун, — сначала только водил их, глядел глазами их, выводил их ночью из храма, сам в храме был, а сам слышал и видел все, что на улице происходит.
— Господин, вот я что подумал, — зашептал Еган, — этот голос его… таким же, кажись, и вшивый доктор говорил.
Волков и сам уже
И вдруг колдун первый раз улыбнулся, или оскалился:
— Забулдыгу ночью найду какого, что домой идет, подойду сзади мертвецом, тихонечко, и как дам ему затрещину! Ой как они орали… Или бабу какую гулящую у кабака дождусь. Стою в темноте, а она такая выйдет по нужде, подол задерет, сядет у забора, а я ее за голый зад да ледяными руками и хватаю, так они иной раз так визжали, будто на куски их резали… Одна со страху упала и лежала молча, лежа мочилась. Только глаза таращила на луну. Я иногда от смеха чуть не до смерти задыхался.
Ханс-Йоахим Зеппельт, сын механика, иерей, отлученный от клира, казалось, был рад рассказывать то, о чем ему было бы лучше и помолчать. Но он страха не знал, лишь бы похвастаться можно было. А его слушали, первый раз за всю его страшную жизнь, и он не мог заткнуться.
Да, все люди вокруг молча слушали его, кто ужасался, кто удивлялся, кто негодовал, но все это они делали в тишине. Только костры потрескивали, освещая людей, а вокруг был темный, мертвый город. И холодная ночь.
— А почему ты представлялся доктором Утти? — спросил кавалер.
— Так то и был доктор Утти, он в город приехал людишек от язвы исцелять, а сам, дурак, от нее и представился. Долго не гнил, крепкий был, пока вы его не порубили.
— А откуда у тебя было золото. Твое? — продолжал Волков. — От отца осталось?
— От отца мне мало чего досталось, братья забрали себе все, а золото мне дети мои собирали, — простодушно отвечал колдун.
— Дети? Какие еще дети? Мертвецы, что ли? — не отставал от колдуна Волков, день у него выдался нелегкий, но спать он не хотел, он хотел знать, как этот человек жил, повелевая мертвецами.
— Да, я после узнал, что мертвых можно поднимать так, что ими нет нужды руководить, они сами могут делать то, что тебе нужно, скажешь ему по домам ходить, будет ходить, добро искать, скажешь на улице стоять, не пускать по ней никого, так будет он тебе прохожих гонять. Они послушные и беззлобные как дети. Хотя добро собирать они так и не научились, тащили мне всякий хлам. Приходилось своими глазами добро отбирать.
— Значит, как чума пришла так тебе тут раздолье и настало? — спросил отец Семион. — Тут тебе и мертвецов, сколько хочешь и дома пустые.
— А что ж, да! Стал я детей своих по домам водить, думал золото, мертвым уже не надобно, а мне после чумы, так пригодится.
Волков слушал его и потихоньку, чувство брезгливой неприязни снова менялось в нем на чувство холодной ненависти. Он глядел на это мерзкое существо, что за жиром своим вонючим не мерзло на ночном ветру без одежды, хоть было и не близко от костра. И не скрывало оно мерзость свою, и говорить стало уверенно. Словно бахвалилось успехами своими. Забыло оно страх. И тогда кавалер сказал:
— Расскажи-ка лучше, как ты язву по городу сеял?
— Что? — колдун осекся, замолчал. Глядел на Волкова глазками своими свинячьими, и боялся его.
А кавалер понял, что прав он, и продолжал холодно, глядя на толстяка исподлобья:
— Я-то знаю, но ты людям расскажи, как ты по городу чуму разносил.
— Я… я не разносил, — снова заскулил Зеппельт, — я просто…
— Не ври мне, забыл? Это я чумного доктора зарубил, видел я все, говори людям, как чуму по городу сеял, иначе велю с тебя кожу на кочергу каленую наматывать.
— Да я не сеял, — завыл колдун. — Я… я… я…
— Говори, пес смердячий, хотя нет, то псам обида большая, что их с тобой уравняли. Говори демон… Про крыс расскажи.
Волков встал, навалился на стол кулаками, и с такой свирепостью глядел на колдуна, что-тот заныл:
— Да не сеял я. Само оно… Это крысы все… Те крысы, на трупах поотъедались, жирные стали. Крысу такую, или две во двор с живыми людьми кинуть, так они если там приживутся, то и все…
— Что все?
— Скоро и помрут там все. От язвы. А если крысы не приживутся или сбегут или убьют их хозяева и не помрут в том дворе люди то… — он замолчал.
— То?.. — продолжал кавалер.
— Дождаться надобно, пока выйдет кто за едой или дровами или еще куда… — вдруг снова продолжил колдун и снова замолчал.
— И что с ним сделать? Говори, демон, не заставляй тянуть из себя слова. Что ты делал с теми, кто выходил из домов?
— Так ждал его чумным мертвецом на улице и… — Зеппельт снова выл.
— Говори!
— Плевал в него или обнимал его, а через неделю шел в тот дом и смотрел, все ли там болеют.
— Монах, — волков устало сел на лавку, — ты все записал?
— Да, господин, — отвечал брат Ипполит.
— А как же ты сам с чумными мертвецами дело то имел и язвой не занедужил, опять колдовство? — спросил отец Семион.
— А не имел я с ними дел, заклятием поднял его и все, он сам себе ходит.
— А золото как у них брал?
— Велел им золото в чан с уксусом кидать. А сам уже из уксуса брал.
Волков хотел еще спросить, много вопросов у него было, но тут громко закричал солдат, что стоял на страже, на бочках:
— Господин кавалер, капитан! Люди! Люди на улице! Сюда идут, к нам!