"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Всего их было шестеро: он, Сыч, Максимилиан, сержант Гарденбер и двое его людей при телеге. Сделав вид, что уезжают, они выехали на дорогу и, чуть проехав, свернули направо, к холму, который переходил в отвесный берегом реки. Там, в кустах, люди Волкова и расположились. С холма и река, и рыбачий остров были прекрасно видны. Удобное было место. Только вот ветрено было, и ветер был северный. Но ничего, развели костёр на склоне, чтобы с реки видно не было. Волков дал стражникам денег, те пошли к дороге, там телеги и подводы шли непрестанным потоком и в одну, и в другую сторону. Там у пивовара сторговали пива. Лить
— Кавалер, свет в лачуге.
Они с Сычом и сержантом поднялись на вершину холма и присмотрелись:
— Ну вот, — довольно говорил Сыч, — говорил же — вернётся он к ночи.
Волков прекрасно видел, как в сгущающихся сумерках, там, внизу, у реки, в небольшом окошке маленького домика, горел огонёк.
— Теперь не упустить его надобно.
— Да уж, второй раз он не вернётся так скоро, — соглашался Фриц Ламме. — Значит, не упустим.
Пока съехали с холма, да добрались до хутора, ночь настала такая тёмная, что хоть глаз выколи. Холодно опять стало, с реки потянуло сыростью, а Сыч не торопился, всё хотел сделать наверняка, чтобы не ошибиться, чтобы Иштван не ушёл. Ходил сам вокруг хутора, приглядывался да прислушивался. Расставил стражников, к дороге одного, а к лодкам аж двух. Волков и Максимилиана оставили верховыми на дворе, если Иштван побежит. А в дом пошёл с сержантом. Тут же послышалась в доме возня, ругань и грохот, свет погас в окне. Тогда кавалер и Максимилиан спешились и пошли в дом, мало ли, подсобить придётся. Но помощь их не понадобилась, только сержант пропыхтел, возясь в темноте на полу:
— Свету, свету дайте. Не вижу, где вязать.
Максимилиан тут же нашёл что-то, запалил. В лачуге стало светло. Тяжело дыша и матерясь, Сыч и сержант всё-таки скрутили человеку руки.
— Ух и крепок, подлец, — тяжело отдувался Фриц Ламме. — Еле стреножили.
Они подняли человека с пола, тот был невысок, но плечист, чернявый, лет к сорока уже. Глаза карие, острые. Сам смотрит на кавалера, и тут же думает, зачем его взяли.
— Это не Ганс? — с надёжей спросил Волков.
— Нет, — отвечал сержант, — это Иштван Лодочник, тоже вор, но не Ганс.
Тем временем Максимилиан разжёг лампу и из угла лачуги, из-под старых одеял, вытащил девчонку лет четырнадцати. Одетую скудно и в плохой обуви. Девочка стояла спокойно и даже не была, вроде, и напугана. Щурилась от лампы и смотрела на кавалера.
— Так, — сказал Сыч, глядя на неё, — ну а ты кто? Никак дочь его?
— Нет, — отвечал девочка, немного стесняясь оттого, что столько больших и серьёзных мужчин смотрят на неё, — я будто жена его, только ещё не венчанная. Господин мой говорил, что к пасхе венчаемся, и буду настоящей женой.
Иштван молчал, всё ещё дышал тяжело после борьбы.
— А лет-то тебе сколько? — поинтересовался кавалер.
— Вам-то что за дело? — грубо спросил Иштван.
И тут же от Сыча получил тяжеленный удар в брюхо, под правое ребро, и тот ему ещё приговаривал:
— Когда экселенц тебя спросит, тогда и говорить будешь, а пока жену твою спрашивают — ты молчишь? Понял?
У Иштвана ноги покосились после удара, сержант едва удержал его. А Волков продолжил:
— Ну? Так сколько тебе годков.
— Того никто не знает, господин, — отвечала девочка, косясь на несчастного своего «мужа». — благочестивая Анхен сказывала, что мне, наверное, четырнадцать. Пусть так и будет.
— Благочестивая Анхен? — удивился кавалер. — Так ты что, из приюта?
— Из приюта, господин, из приюта, — кивала головой девочка.
— А тут как оказалась?
— На Рождество приехала в приют госпожа Рутт и просила для хорошего человека жену помоложе. Так благочестивая Анхен меня и предложила. Я с рождества тут и живу.
Волков взял её за подбородок, повернул к свету. Разглядел синяк.
— А муж твой бьёт тебя?
— Нет, не бьёт, господин мой добр ко мне, но иногда учит, когда я ленюсь или нерасторопна, учит, чтобы я хорошей женой ему была.
— А звать тебя как?
— Греттель, господин.
— Ну, что ж, Греттель, поехали в город, — сказал Волков, — я там тебя ещё поспрашиваю.
Девочку посадили в телегу, туда же кинули и Иштвана, и по самой темноте поехали обратно в город. Но долго ехать не смогли, ночь была совсем тёмной. Остановились на ночлег в первом попавшемся трактире. Благополучно дождались рассвета и по первой росе поехали в Хоккенхайм. И были в городе уже к завтраку.
Глава 18
Волков доехал до «Георга Четвёртого», помылся, переоделся, после двух дней в седле одежда конюшней воняла. Приказал завтрак подавать. Иштвана он отправил в тюрьму, а юную жену его решил в подвал не сажать. Не за что. И деть её было некуда, потому взял он её к себе. На кухне покормили её, и, пока сам завтракал, сам девочку расспрашивал. Спрашивал про Вильму и про Ганса. Оказалась, что Ганс у них был, а потом приехал человек, которого она не заныла, и сказал, что им уходить нужно, Ганс сел на коня и уехал, а они с Иштваном поехали сети проверили, и на острове посидели, а как темнеть стало, так домой вернулись. Холодно на острове ещё было. А Вильму она знала плохо. Только слышал о ней всякое. Но зато неплохо знала госпожу Рутт. Госпожа Рутт часто в приют приходила.
— А за что же тебя эта госпожа Рутт Иштвану отдала? — спрашивал Волков, ломая красивой вилкой пирог с ревенём под горячим сыром.
Греттель всё глазёнками по сторонам зыркала, впервой она в таких богатых покоях была, всё тут ей было в диковинку:
— А? За что?.. Да не ведаю я, за что. Благочестивая Анхен сказала, что матушка святая наша меня на замужество благословила. И всё. Знаю, что ещё госпожа Рутт, господину моему дала окромя меня серебра двадцать талеров. Он мне их показывал, и обещал платье новое мне справить.
Кавалер это запомнил.
Когда Волков и Ёган приехали в тюрьму, Иштван Лодочник уже висел на дыбе. Но не сильно мучился, до земли ещё ногами доставал. Сыч пока не злобствовал. Только разговаривал с ним о том о сём, о его жизни воровской. Тут же был сержант и два стражника. Один из стражников услужливо поставил табурет перед Волковым. Тот сел и спросил:
— Ну что, говорит?
— Говорит, — сообщил Сыч, — но куда Ганс подался, не знает. И где Вильму искать, не знает.