"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Убить его? — он стал рукой вытирать кровь со щек своих. — Как же убить то его, я и не знаю…
— Так ты молодость свою вспомни, как ты раньше убивал? — уже спокойно говорила прекрасная женщина. — Неужто забыл, как ты бургомистром становился.
Бургомистр тяжело дышал и вытирал лицо дорогим беретом.
— Ступай, — сказал Анхен, — и помни, что матушка тебе больше не благоволит. Пока не изведёшь пришлого.
Бургомистр пошёл на улицу, и шёл так тяжело, что привратнику пришлось за локоть его придерживать, чтобы не упал когда из ворот на улицу выходил. А навстречу ему входила в ворота
На улице он перепутал кареты, хотел сесть не в свою, да кучер чужой осадил его грубо.
В другой раз он бы выяснил, кто таков, этот подлец, что грубит ему, а тут — нет, побрёл искать свою карету. Хорошо, что его кучер, узнал бургомистра в темноте и помог ему. Усадил туда куда надо и повёз господина в его дворец.
Волкова разбудил Ёган спозаранку, ничего разъяснять не стал, сказал, что сержант пришёл. Кавалер из постели вставать не стал, не велика птица, велел сержанта пустить. За сержантом и Фриц Ламме пожаловал. Бодрый и весёлый отчего-то, видно уже знал про новость, о которой пришёл сообщить сержант.
— Ну? — спросил Волков садясь в перинах.
— Кавалер, нашли, значит Вильму поутру, — сказал сержант, но тон его был не весел, и Волков и радоваться не стал. — Возницы, что муку от мельницы ночью возили, как рассвело, увидали её.
— В реке? — догадался волков.
— Нет, на дереве, повесилась она.
— Повесилась? — переспросил с ехидцей кавалер.
— Повесилась, — подтвердил сержант. — Мужики снимать её не стали, будете смотреть?
— Обязательно будем, — вместо Волкова ответил Сыч, — очень охота посмотреть, как у вас тут ведьмы сами вешаются. В других-то местах такого чуда не увидать.
— Ёган, — крикнул Волков, — умываться, одежду, завтрак. Максимилиан — лошадей.
— Господин, — пришёл из другой комнаты Ёган, — умываться и одежду дам вам, а еды-то нет, я ещё на базар не ходил, а на кухне вы брать не велели.
— А чего ж ты дурень не сходил на базар? — начал цепляется к нему Сыч. — Лежал, либо — отдыхал.
— Сам ты дурень, — огрызался Ёган, — господин денег мне не дал, а по его кошелям я без спроса не копаюсь. Дурень, лается ещё, босяк приблудный.
— Беги на базар, лентяй, хоть хлеба с молоком купи, а одежду я сам экселенцу подам, — распоряжался Сыч.
— Ты не командуй тут, — не соглашался Ёган показывая Сычу здоровенный кулак. — А то я тебе промеж рог-то покомандую.
— Хватит, — рявкнул Волков, — Сыч, давай воду, Ёган, бери деньгу беги на базар. Сержант, вниз иди, скоро буду.
На том все и разошлись, а кавалер полез из кровати, размышляя о странных делах, что в городе этом происходят.
Глава 20
Спуск к реке крутой, а земля сырая и скользкая после холодных, весенних дождей. Там, внизу, под старым деревом, на котором висела ведьма, два стражника жгли костерок — сыростью тянуло от реки. Спустится к полумёртвому дереву хромому человеку было непросто, приходилось скользить по глине сквозь сухие палки прошлогоднего репейника. Максимилиан помогал, придерживал его за руку. Ёган и монах остались с лошадьми, а Сыч уже был внизу, рассматривал ведьму. И всё вокруг.
Платье на Вильме было недешёвое, но порванное, в грязи и в репьях. На ногах только один башмак. Под ногами чурбан валялся, словно она сама его сюда притащила и с него повесилась. Ведьма запрокинула голову вверх, глаза её были полуприкрыты, а вот рот широко открыт. Вид она имела не такой, как все покойники, даже кожа ещё не стала ни серой, ни жёлтой. Если не синюшный след под верёвкой, то и не подумал бы никто, что баба мертва. Просто в небо уставилась или нос задрала, чтобы чихнуть. Волков с удивлением заметил, что зубы у неё хороши, и Сыч тут же сказал:
— А зубы-то как у молодой, хоть орехи грызи.
Сержант кивал головой и добавил:
— Да и сама вся налитая бабёнка-то. Дойки у неё не висят до пупка, хоть замуж её выдавай? — он вздохнул. — Жила, кутила, пила, веселилась, а всё равно повесилась.
Сыч только хмыкнул в ответ и ехидничал:
— Да уж, конечно — повесилась. Похмелья, видать, не перенесла.
— А что же? Не сама она повесилась? — искренне удивился один из стражников.
— А башмак один сама потеряла, в одном сюда пришла, а через репьи кубарем летела. Вся как чёрт, грязная да в репьях.
— А может, и кубарем летела через репьи, может, пьяная была, — не сдавался стражник.
— Ну да, летела кубарем, а пенёк в темноте не потеряла, и пьяная была, а с верёвкой вон как управилась, вон какой узелок себе смастерила, любо дорого смотреть на такой. Тут трезвый захочешь себе такой узел связать, так призадумаешься, как вязать, а она ночью и пьяная связала, — Сыч поверг соперника.
Стражник вздохнул и сказал:
— Ну, всяко может быть.
— Всяко может быть, — передразнил его Сыч, — всяко, да не всяко.
Он замолчал, огляделся вокруг и произнёс:
— Я вот, что думаю, экселенц, зачем её повесили тут? До реки тридцать шагов, кинули бы туда и дело с концом. Всё шито-крыто. А её вздёрнули. На кой?
Волков сразу об этом подумал, как только увидал повешенную. Он тоже огляделся и сказал:
— А то знак тебе, Фридрих Ламме.
— Что за знак? — не понимал Сыч.
— Предупреждение, меч тебе вернули, воровку наказали — убирайся отсюда подобру-поздорову. Её то мы повесили, а ты просто сгинешь в реке. Ты ж, вроде, умный, неужто не понял посыла?
Фриц открыл рот, да не нашёлся что сказать, так и стоял с открытым ртом. А кавалер стал смеяться над ним:
— Чего закаменел, скажи что-нибудь. Или хоть варежку запахни, стоишь, людей смешишь.
— Смеётесь? — наконец заговорил Сыч. — Мне-то не смешно что-то.
— Никак боишься? — тихо спросил Волков, преставая смеяться.
— А чего же не боятся, людишки местные ведьму вон как запросто вздёрнули. И с нами шутить не будут. Хоть и воры простые. Думаю я, почему вы не боитесь? — так же тихо отвечал ему Сыч.