Инквизитор. Ордо Маллеус
Шрифт:
Они откровенно побаивались переходить к физическим или ментальным средствам извлечения сведений. Поскольку я был псайкером, то, как минимум, мог достаточно затруднить им работу. В итоге они бы так и не узнали, какая часть полученной от меня информации окажется правдивой. Осма явно решил довести меня бесконечной чередой перекрестных допросов.
Каждый вечер, когда над океаном тускнел свет, мне позволяли пятнадцать минут поговорить с Фишигом. Эти беседы были бессмысленны. Камеру наверняка напичкали прослушивающими устройствами, а, насколько мы знали, глоссия
Фишиг не мог рассказать многого, но я хотя бы узнал, что Медея, Эмос и боевой катер, равно как и «Иссин», не попали в руки Осмы.
Так же не находилось никаких следов Профанити-Гусмаана. Фишиг был уверен, что загадочное звездное судно, доставившее демонхоста на Кадию, так и не перехватили в ту злополучную ночь.
Через Годвина я послал ходатайства Осме, Роркену и Нев, протестуя против своего задержания и убеждая их взяться за дальнейшее расследование по делу Квиксоса. Ответов не последовало.
Сретение давно миновало. Прошло еще три недели. Я понял, что сменился год. За пределами толстых, холодных стен Карнифицины уже шел 340.М41.
На исходе третьего месяца заключения меня отвели на ежедневный допрос в огромный зал, где вместо привычных дознавателей меня ожидал Осма.
— Садитесь, — сказал он, махнув в сторону стула, одиноко стоящего посреди пустого помещения.
Было темно и холодно. На исходе зимы с востока налетали яростные штормы, и, несмотря на дневное время, в высокие окна не проникал свет. Они были забиты снегом. От моего дыхания в воздух поднимался пар. Я дрожал. По периметру помещения Осма установил шесть ламп.
Я засунул руки в карманы плаща и сел. Мне не хотелось, чтобы Осма видел, в каком я состоянии. Ему было тепло и комфортно в своей сверкающей силовой броне. Он просматривал информационный планшет, а я видел собственное отражение в полированных пластинах на спине его доспеха. Моя одежда износилась и испачкалась. Кожа стала бледной. Я сбросил добрых семь килограммов и теперь носил густую бороду, столь же непослушную, как и волосы. Единственной вещью, составлявшей мое имущество, являлась инквизиторская инсигния, лежащая в кармане плаща. Она помогала мне успокоиться.
Осма повернулся ко мне лицом:
— За три месяца ваши показания не изменились.
— Это должно о чем-то говорить, не так ли?
— Мне это говорит только о том, что у вас много упорства и осторожный ум.
— Или о том, что я не лгу.
Он положил планшет на один из столиков с лампами.
— Позвольте мне объяснить вам, что произойдет дальше. Лорд Роркен убедил Великого Магистра Орсини переправить вас на Трациан Примарис. Там вы предстанете перед судом по обвинениям, изложенным в карте экстремис, перед Трибуналом Магистериума Ордо Маллеус и Службой Внутренних Расследований. Роркен вовсе не рад этому, но большего Орсини позволить не мог. Как я слышал, Роркен полагает, что ваша непорочность — или вина — может быть установлена раз и навсегда на формальном суде.
— И исход этого суда может поставить вас и вашего Магистра, лорда Безье, в неудобное положение.
Осма
— По правде говоря, я был бы рад оказаться в неудобном положении, если бы это привело к реабилитации столь ценного инквизитора, как вы, Эйзенхорн. Но не думаю, что это произойдет. На Трациане вас сожгут за преступления с той же уверенностью, что и здесь.
— Я рискну, Осма.
— Я тоже, — кивнул он. — Черные Корабли прибудут сюда через три дня, чтобы увезти вас на Трациан Примарис. Это дает мне время, чтобы сломить вас прежде, чем дело вырвут из моих рук.
— Будьте осторожны, Осма.
— Я всегда осторожен. Завтра мои помощники перейдут к девятому уровню воздействия. И отдыха не будет до тех пор, пока либо не прибудут Черные Корабли, либо вы не скажете мне то, что я хочу услышать.
— Два дня под девятым уровнем практически гарантируют, что к моменту их прибытия я буду мертв.
— Возможно. Это будет досадно, к тому же еще и вопросы станут задавать. Но это далекая тюрьма, и командую здесь я. Именно поэтому сегодня я просто беседую с вами. Только вы и я. Последний шанс. Расскажите мне всю правду сейчас, Эйзенхорн, как мужчина мужчине. Упростите все для нас обоих. Сознайтесь в своих преступлениях, пока вам не начали причинять боль, избавьте нас от суда на Трациане, а я сделаю все возможное, чтобы ваша казнь не была мучительной.
— Я с радостью скажу вам правду.
Его глаза загорелись.
— Она изложена там, на том планшете, который вы читали. Я не раз повторял ее в течение трех последних месяцев.
Когда под гул океанических бурь охранники провели меня по каменным коридорам и втолкнули обратно в холодную камеру, меня уже дожидался Фишиг. Наши ежедневные пятнадцать минут.
Он принес лампу и поднос с ужином: жидкий, чуть теплый рыбный бульон, корка черствого хлеба и стакан разбавленного рома.
Я сел на грубо сколоченную койку.
— Меня требуют выдать для суда, — сказал я Годвину.
— Но, — кивнул он, — как я понимаю, завтра начнутся пытки. Я подал протест, хотя уверен, его случайно уронят в мусорную корзину.
— Убежден, так и произойдет.
— Ты должен поесть, — сказал Фишиг.
— Не хочу.
— Просто поешь. Тебе понадобятся силы, а судя по внешнему виду, с этим у тебя проблемы.
Я покачал головой.
— Грегор, — сказал он, понизив голос. — Хочу задать один вопрос. Он тебе не очень понравится, но это важно.
— Важно?
— Для меня. И твоих друзей.
— Спрашивай.
— Скажи, ты помнишь, — Боже-Император, как же это было давно! — как в прошлом году мы снова встретились на том кладбищенском поле возле Каср Тирок?
— Конечно.
— В молельной башенке ты сказал мне, что не можешь и подумать о том, чтобы совершить что-то, что порадует демона или поможет ему. Ты сказал тогда: «Я не могу даже вообразить себя творящим такое безумие».
— Я хорошо помню это. Ты еще мне ответил, что если бы решил, будто я собираюсь так поступить, то сам пристрелил бы меня.