Инноминаты: Медный кубок
Шрифт:
– Так чем не одежда? – насмешливо спросила она, указав пальчиком на свой минималистический наряд. Обрезок чёрной ткани только-только прикрывал щель между ног. Рыжеволосая красавица подхватила сползающие с плеч лямки и, перекинув через шею, лениво потащила за них. Верхняя часть обрезка натянулась. Стало понятно, что это фартук, вернее крохотный фартучек. Он едва скрывал розовые жемчужины Руфининых сосков.
– Миленько, правда? – теперь красавица обращалась к своей молчаливой соседке. Та на её слова никак не реагировала.
Молодая женщина с рыбьими глазами равнодушно наблюдала за происходящим, поглаживая жиденькую светло-русую косичку. Белая простынь, завязанная на плече узлом, мешковато топорщилась. Торчащие из неё острые плечи сплошь покрывали веснушки. Такое бывает у людей со слишком бледной кожей, к которой обычно не липнет загар. На пляже они быстро краснеют, как варёные раки, а после валяются с температурой от солнечных ожогов.
Гостья, едва уловив интерес к своей персоне, то и дело зябко подрагивала. Какой же жалкой она виделась Фаангу. Он даже невольно цыкнул.
«Ещё одно растерзанное сердце. Ещё одна мечта, разбившаяся о реальность», – размышлял он, внутренне призывая в своё тело альба-сущность 4 .
«Я буду любить тебя так, как ты того пожелаешь. Я стану воплощением твоей несбывшейся мечты. С твоей энергией смешаюсь… – Жаркое пламя растеклось по жилам Фаанга. – И когда отдашься мне без оглядки, чтобы исчезнуть затем навсегда, заберу всю тебя без остатка. Возьму всё! И слёзы, и радость! Я горечь и сладость! Не останется ничего! Ни любви, ни мечты!»
4
Альба – окский Alba «заря», «песня на заре». Являет собой одну из форм средневековых лирических баллад. В альбе воспевается тайная встреча любовников, заканчивающаяся на рассвете трогательным прощанием. Так как в основе сюжета лежит соблазнение рыцарем замужней дамы, то позже слово «alb» стало отождествляться с сущностью инкуба, овладевающей человеком.
– Вам всё ещё холодно? – заглядывая в глаза гостьи, поинтересовался он с чарующей искренностью. В её зрачках, как в зеркалах, отпечатался чей-то образ. Но он оказался совсем нечётким, размытым. Поэтому Фаангу не получилось примерить его на себя. Печально. Досадно. Но не смертельно.
– Руфа, приготовь нашей гостье кружечку глинтвейна, – распорядился он, не глядя на рыжеволосую красавицу.
– Будет сделано, – бойко ответила та, но, прошлёпав босыми ногами до барной стойки, вдруг остановилась и уточнила. – Только напиток?
– Вы любите десерты? – как бы между прочим справился Арей Фаанг у гостьи, усаживаясь не напротив неё, а рядом.
– А можно? – женщина с мольбой уставилась на него.
– Конечно. Что вы предпочитаете? Шоколад? Фрукты? Бисквиты? Сливочный крем? Заварной? Сгущённое молоко? Мороженое… – он продолжал перечислять всё сладкое, что только приходило в голову, пока не заметил слёзы. Они катились по щекам странноватой женщины неудержимым потоком.
– Можно всё, – мягко проговорил Арей Фаанг с улыбкой. Он тихонько приобнял гостью, и тут же начал поглаживать её по плечу, успокаивая.
Слёзы высохли в тот момент, когда на столе с глухим стуком появилась глиняная посудина. Запахло корицей и гвоздикой. Гостья обняла кружку пальцами, но пить не стала. Тишина нависла над столом как лезвие гильотины. Женщина вдыхала аромат глинтвейна, с грустью глядя куда-то вглубь напитка. Сущность соблазнителя не подействовала на неё. Значит, в ней совсем не осталось желания быть любимой. Скверно. Весьма скверно.
Похолодало. Стулья заскрипели. Дощатый стол, на вид крепкий, со страшным хрустом покрылся трещинами. Гостья глубоко вздохнула. Вырвавшееся из её рта облачко пара обледенело и, падая, рассыпалось искрящимися песчинками. Возникшая из ниоткуда стая белых воробьёв с громким перестуком склевала их все до одной.
– Сахар, – чирикнула одна из пташек.
– Сахар! Сахар! Сахар! – подхватили остальные.
Арей Фаанг задумался: «Раненое сердце, утраченная мечта, лёд, сахар, слёзы. Что-то здесь не так». Он почувствовал на языке привкус металла. А следом в нос ударил запах крови. Верный признак насильственной смерти. Однако рыбоглазка совсем не походила на мстительного духа. Она, скорее, пыталась понять и принять случившееся. Но что-то препятствовало, мешало ей это сделать. Надо всего-то выяснить, что именно, и, удалив помеху, развоплотить затерявшегося в замирье духа.
Незаметно взяв гостью за запястье, Арей Фаанг ласково обратился к ней, тем самым отвлекая от тяжёлых дум: «Как ваше имя?». Женщина не ответила. Её и без того большие глаза округлились до пугающих размеров. Из взгляда исчезли спокойное равнодушие и апатия. Теперь в нём бушевала паника.
«Не помнит? Вот и первое препятствие. Боюсь только – оно не последнее», – едва подумал Фаанг, как рыбоглазка дрожащим от волнения голосом произнесла: «У меня нет имени. Его украли».
Ставший нестерпимым, холод начал сдавать обороты. Ему на смену явилась адская жара. Тут же голова гостьи вспыхнула факелом, источая вокруг вонь палёных волос. Арей Фаанг и моргнуть не успел, как всё тело женщины занялось пламенем, точно сухая ветка. Огонь быстро перекинулся на стол. Шустро спустившись вниз, он разбежался по полу, стремясь захватить всё вокруг.
До этого момента Арей Фаанг ещё надеялся найти простое решение. Ведь стихийное бедствие, которое он почувствовал, впервые заприметив рыбоглазку, так и рвалось наружу. Его следовало забрать под свой контроль, подавить. Однако стоило лишь немного подавить бушующий огонь, как зал попадал во власть остервенелого мороза. Арей Фаанг немедленно разгонял холод, но буквально сразу же бутонами костров снова расцветало пламя.
– Алист, найди Семён Семёныча! Скажи, он мне нужен! Срочно! – прокричал он, изо всех сил сдерживая натиск взбесившихся стихий. – Руфа! Взять её!
В следующий миг зал наполнился чёрным дымом, в котором, кружась, летали красные и оранжевые искорки…
Семён Семёнович
Семён Семёнович вошёл в свой кабинет. Повесив куртку на вешалку, он неспешно переобулся из уличных ботинок в удобные ортопедические туфли. Их в своё время купила ему вторая жена. Она постоянно пеклась о его здоровье, а в итоге… сама спеклась от рака поджелудочной. Семён после её смерти решил больше не жениться.
«Остаться вдовцом в первый раз – несчастье, а во второй – проклятье» – так рассуждал он, продолжая носить на безымянном пальце обручальное кольцо.