Инокуляция
Шрифт:
– Хорошо-хорошо, – отчеканил он, стремясь ворваться в квартиру. – Я устал, переоденусь с дороги. И пойду помыться.
Никита, сбросив туфли и чемодан, быстро прошёл в спальню со светло-бежевыми занавесками и бело-жёлтым ковром на полу. Он скинул с себя пиджак и принялся нервно расстёгивать рубаху. Несомненно, она прошла за ним и теперь смотрела ему в спину.
– А как у тебя дела? – раздался голос Ирины. – Выиграл дело?
– Нет, – честно признался он. – Ильницкого усадили по полной программе.
– Мне так жаль, – и в
– Не стоит, – ответил он серьёзно. – Он заслужил это. Я тебе говорю, он стащил слишком много. Как говорится…. Кусок, который можно отщипнуть, он всегда один. Если кто-то возьмёт больше, чем можно, то это сразу будет заметно. Вот тогда-то за ними и прилетает гриф, готовый сцапать своими когтями.
– Разве можно… Хоть вообще сколько-то брать? – спросила она.
– Нет, конечно, нет. Вообще нельзя. Но это разве кого-то остановит?
Никита, уже порядочно успокоившийся, пошёл к ней и поцеловал её в щёку. Она, впрочем, глубоко погрузилась в размышления над его словами.
– Ты сказала, что купила мне какой-то подарок? – напомнил он и вернулся к шкафу с вещами, принявшись искать там полотенце.
– Да, – спохватилась она и глаза её снова загорелись, а улыбка стал расползаться вширь. – Сейчас!
Она почти бесшумно исчезла из спальни, а когда вернулась, то держала в руках коричневую коробку.
– Это хоть по какому поводу? – спросил Никита, протягивая руку за подарком. Но он знал, что там, уже до того, как она вложила ему это в руку.
– Разве мне нужен повод, чтобы порадовать своего любимого мужчину?! – спросила она, едва не подпрыгивая на месте от радости. Лицо её сияло.
Никита посмотрел на коробку. Часы. Не банальщина в виде золотого браслета, а что-то крайне модное и современное – с синим циферблатом, встроенным навигатором и хрен знает чем ещё. Он крутил их из стороны в сторону.
– Спасибо, дорогая, – отозвался Никита, изо всех сил надеясь, что его улыбка выглядит естественной и благодарной. – Это же очень дорого.
– Ну и что, – махнула она рукой. – Пусть все знают, что мой мужчина – крутой. Ты же знаешь, что крутость мужчин определяют часы и обувь?
– Да, дорогая, – ответил он, не переставая улыбаться.
Часов Никита не носил. Он вообще ненавидел их. Ему казались они каким-то архаизмом. Чем-то древним и уже ненужным – какие, блин, наручные часы, когда теперь в телефонах часы есть? Что на них высматривать?! Но сказать, конечно, он так не мог. Вежливость и всё такое. Да и она старалась, чтобы сделать ему приятное. И никакого мужика здесь нет.
«Он уже ушёл, – насмешливо подумал он, метнув взгляд на кровать, ища там пятна. Конечно, ничего. – Уже успела перестелить постель».
– Ладно, иди, мойся, и я накормлю тебя с дороги, – сказала Ирина и юркнула на кухню.
Никита опять сжал зубы – на этот раз он разозлился только на себя.
«Если так дальше пойдёт, то придётся лечиться. Заставят лечь в какой-нибудь пансионат», – подумал он. Ему не хотелось начать разбивать стены в поисках прослушивающих устройств или заставлять официанта пробовать принесённую им еду, но он опасался… Паранойя появляется не просто так, это симптом болезни. И, возможно, болезнь эта прогрессирует, разрушает мозговые клетки… И происходит это всё так незаметно.
«Ладно, – спохватился Никита. – Надо переключиться хоть на что-нибудь. Иначе я прямо сегодня доведу себя до ручки».
Он ещё покрутил часы в руках и обнаружил в них небольшой встроенный ножик, выскакивающий из одной стороны, если надавить на другую сторону.
Никита теперь по-настоящему усмехнулся.
«Чего только не придумают. Часы должны быть часами, а ножи – ножами».
Он встал и прошёл к маленькому телевизору «Панасоник», тихо притаившемуся в уголке спальни на светло-коричневой тумбочке. И включил его, сразу же расслабившись… Там шёл какой-то фильм, в котором Анастасия Панина, почти полностью обнажённая, одетая только в красивейшее синее нижнее бельё, разговаривала по телефону, лёжа на кровати.
Никита вернулся на кресло и рухнул в него, вместо того, чтобы идти в душ. Сильная сонливость стала накрывать его, и перед его взором замелькали чёрные коридоры судебного здания, почти полностью затихающие во время заседаний. Где-то раздавался плач. Где-то стучали тяжёлые сапоги конвоиров…
Восклицание Ирины вырвало его из этого состояния, и Никита оживлённо встрепенулся. Она стояла в проёме и смотрела на него с каким-то дичайшим умилением, будто собиралась ринуться к нему и, схватив его за щёчку своей наманикюренной ручкой, начать трепать.
– Не заплачь от умиления, – сказал он беззлобно и улыбнулся.
– Как скажешь, мой господин, – ответила она. – Ты, мне кажется, собирался помыться, а потом поесть… А не спать перед телевизором.
Кстати, там уже шло что-то другое, но Никита не стал на этом концентрировать внимание, а просто поднялся, борясь с зевотой.
– Скоро буду, – пообещал он и поцеловал её в щёку ещё раз.
Когда же он помылся, и они поели, обсуждая всякую малозначительную ерунду, уже наступил вечер, и Никита собрался опять рухнуть в кресло перед телевизором.
– Нет уж, дорогой, – сказала Ирина. – Мы сегодня рано ложимся спать.
– У меня завтра выходной, – напомнил адвокат.
– Зато у меня – нет, – твёрдо отозвалась его любимейшая. – Так что… Рота – отбой!
Собственно, Никита и сам устал, как дворовая собака, потому был рад расслабиться и прильнуть к мягкому ложу. Она аккуратно улеглась позади него, положив ему на плечо свою мягкую и лёгкую руку – так нежно, словно боялась потревожить. И вот этот жест от неё заставил у Никиты сжаться в комок все внутренности. Ну, разве могла она ему изменять?! Чудесная, замечательная, такая хорошенькая… Она ничего плохого вообще не могла ему сделать.