Инсталляция
Шрифт:
«А ещё я не проверил кровать».
Свыкнувшись с мыслью, что внутри могут кишеть какие угодно паразиты, Александр надел перчатки из комплекта Евгения и начал неловко потрошить наволочки, пододеяльник, затем содрал простыню с матраса, прощупал как мог подушки и одеяло… Нет, ничего, кроме запаха и пыли. Даже вшей. Пожав плечами — «раз пошёл, то до конца» — Рассветов поднатужился и приподнял матрас. То, что предстало его взору, заставило ослабить хватку и прищемить себе пальцы о корпус кровати. Собравшись с силами, он оттащил матрас в сторону и протёр взмокший лоб изгибом локтя.
«Ага!»
Значит,
«Ну и конкурсы у тебя, Майер!»
С натугой и отвратительным шумом открутив это подобие вентиля, Александр с не меньшей натугой поднял сам люк. Внутри, сквозь коряво прорубленную шахту, проглядывался кусок точно такой же комнаты. Одна незадача, лестницы даже не предвиделось, а спускаться, хватаясь за ошмётки торчащих труб и кабелей…
— Евген! — позвал он в прорубь. — На месте?
Изнизу раздался отчётливый щелчок ружейного затвора.
— Эй! Друзей забыл, поганище лесное? Это я, Саня Рассветов!
Александр полагал, что старая университетская шутка убережёт его от опрометчивых выстрелов — если человек внизу и правда был Евгением. Если нет… что ж, он запоздало, но отшагнул от люка.
— С…Саня? — шаркнул из проруби голос того, кто молчал слишком долго. Следующие несколько секунд человек заливисто прочищал горло. — Весна третьего курса. Окрестности универа. Что мы обсуждали, что ты посоветовал напоследок?
— Тебе?
— Не себе же!
Александр даже растерялся. В те беззаботные времена они общались столь плотно, что выделить конкретное было как каплю из давно утёкшего потока. Что тогда волновало старого друга? Учёба? Как раз с третьего курса — нет. Девушки? По тому, как он их обсуждал, видно было, что это не более чем увлечения — искренние, но мимолётные. Каша из философских тем от политики и женских задниц до категорий морали и влияния культуры на эстетику? Аргх! Что важного происходило на третьем курсе? Весна… Весной они, кажется, начали ходить на турнички возле футбольного поля. Ну, конечно!
— Обсуждали, как ты разжирел за последний год. А посоветовал я несколько упражнений для пресса и не налегать на мучное.
— Разжирел, значит? Тогда ты сказал «несколько лишних килограмм».
— Одно другого не исключает.
— Саня… — проговорил Евгений, словно вспоминая, как говорить имя друга. — Погоди минутку.
Повозившись немного за пределами видимости, он разложил внушительную стремянку.
— Держу!
Примерившись, Александр понял, что надо повиснуть на руках, нащупывая вершину ногой. Обратно придётся прыгать… Евгений криком сообщил, что Александр промахивается. Писатель поставил ногу куда надо; осторожно перенёс на неё вес. Порядок, держал старый друг на совесть. Спуск прошёл почти уверенно. Внизу, когда Рассветов достиг пола, Евгений заговорил:
— Это была отличная затея, да вот не учёл, что матрас тяжёлый как тварь, а внизу у кровати дощатые латы. Сколько пытался приподнять всё это, сдвинуть!.. Так рад, что именно ты открыл люк. Сам понимаешь,
От прежней полноты было ни капли — жизнь обстругала старого друга до щепки, выжав лицо в единый мускул, и пустила лихорадочную искру в глаза. Роль одежды на нём играли какие-то лохмотья с бахромой ниток наружу, зато на удивление чистые. Очки несколько пожелтели и покосились.
— Добро, как говорится, пожаловать, — развёл руками Евгений, как бы приглашая оглядеться.
Внизу тоже обошлось без окон. У одной стены стоял стол с россыпью тарелок и кружек, из которых росли грибы и какой-то мох, напротив лежал голый матрас с неаппетитными пятнами по центру, всю третью стену занимала испачканная простыня на гвоздях. В отдельном углу мерцал монитор, подключённый, очевидно, к камерам в вестибюле, а вдоль стены, которую Александр принял за свободную, тянулась верёвка из тонко свёрнутого покрывала, на которой сохло бельё.
— Знал бы ты, как муторно стирать в душевой кабине, а иногда унитазе.
Александр стал быстро-быстро озираться вновь, и не обнаружил двери. Евгений невесело хохотнул.
— Номер замурован, и таких здесь много. Мне повезло, что сюда ещё подают воду, тепло, электричество. Хоть и с перебоями…
— Поэтому люк?
— Его я впилил сам. Не смотри так, я проверял теорию замурованных номеров и, как видишь, не ошибся. Вот, вычеркнул из списка загадок Чернокаменска.
Евгений подвёл его к простыне, которая оказалась исписанной бесконечными колонками текста, и ткнул в соответствующую запись. Александр разобрал «Щебень», «Геннадий Сергеевич» и «Горохов?», остальное из-за отвратительного почерка было не разобрать. Зато теперь он обратив внимание на жутко масштабную поделку на полу ниже самодельного холста из простыни. Поделка была сработана из кусочков паркета, уходящих в потолок верёвочек, гвоздей и скотча. Александр вновь оглядел безумное жилище, и его охватил запоздалый ужас.
— Что произошло с тобой, Евген…
— Одержимость, — серьёзно и несколько буднично ответил тот. — Отец Иоганн из местного костёла сделал всё, что мог, но экзорцизм не помог. Приходится… Ладно, что всё обо мне, ты-то чего тут шаришься, Сань?
Было в голосе старого друга что-то, отчего Саня отринул все опасения и начал рассказывать — долго, со всеми подробностями и без утайки. Евгений слушал, время от времени сверяясь с простынёй, и что-то записывал в блокнот, который он достал из кармана своих лохмотьев. Так Александр наконец-то признал в них вусмерть заношенный гостиничный халат. Евгений вдруг поднял руку посреди описания, как ужасно воняет в обеих его комнатах:
— По каким, говоришь, адресам живут твои друзья?
— Я не говорил.
— А вот говори!
Пока Рассветов называл адреса, Евгений носился вокруг своей поделки из паркета и верёвочек и приходил в неописуемый восторг.
— Сходится! Сходится! Саня, ты помогаешь! Начинаю подозревать, ты здесь неслучайно!
— Меня навёл к тебе Кент, — отвечал Александр, с лёгкой опаской наблюдая за его активностью.
— Кто?..
— Мой приятель, ты его не знаешь. Загремел недавно в Гоголевку в ходе одного крупного дела.