Инсталляция
Шрифт:
— Никто больше не отнимет тебя у меня, — сказал преследователь Александру с отстранённой от этого ужаса ласковостью.
Александр как кролик смотрел на нож — капающий, блестящий нож, который танцевал в воздухе вслед жестикуляции безумца… безумца! И писателя катапультировало. Как иначе назвать то, с какой мощью он рванул на улицу, прочь, дальше, быстрее, из переулка в бульвар, из бульвара по дворам, как можно путая следы, лишь бы всё это осталось далеко позади? Он бежал и бежал, пока в лёгкие словно не просунули фомку. Он посмотрел вокруг прояснившимися глазами, увидел вывеску какой-то забегаловки и, не разбирая уже ничего, забрался внутрь, за ближайший столик, в тепло и иллюзию защищённости. Он дрожал и почти плакал оттого,
Змеи и лестницы
Завидев, в каком он состоянии, официант без лишних сантиментов вернулся с полулитровым чайником под завязку. Александр понятия не имел, что сподвигло парня проявить такую инициативу, но был за неё весьма благодарен. Чай вливался в писателя как в песок, покуда нужда не погнала его в уборную. Там, среди начищенного до кафеля и зеркал с софитами, Рассветов с ужасом узнал интерьер «Златого колодца». Вторая самая пафосная чайная в городе… Вопрос, как расплачиваться, вмиг рассеял подступавшую тошноту. Наличных недоставало. На карточку он посмотрел и засунул обратно в портмоне. Что ж, если это последние минуты перед неизбежным…
Вернувшись, Александр попросил обновить чайник и сердечно поблагодарил официанта. Улыбка того была дежурна, да в глазах промелькнуло — глубинное и понимающее, для чего не нужны ни факты, ни детали. Когда чайник вновь задымился на столе, голова писателя окончательно пришла в действие. Полотно размышлений со взмаху расстелилось перед внутренним взором — знай только пробегись от начала до конца, не упуская деталей.
Итак, намёки о гонении властями становились всё прозрачнее, однако основная угроза, как ни странно, исходила не от них. Безумец с ножом не мог не скрыться в паутине переулков. Согласиться на депортацию, чтобы спасти себе жизнь? Александр флегматично огляделся, не подозревая, какие хорошие ракурсы даёт скрытым камерам. Не для того он отстаивал весь день собственные слова, брошенные Феде в магазине. Да и кем он будет, если оставит Евгена дальше грызть взаперти непонятные грибы из горшка?
Но вопрос стоял ребром. Дело было только времени, когда безумец вновь наступит на пятки. Людные места ему не помеха, да и помогают они только до наступления темноты. Встречать тварь нужно на своей территории, и не в одиночку. Александр знал только одного человека, способного помочь.
Тоже Александр, но Владимирович, они с отцом служили в одной части и дружили потом семьями. Сан Владимыч постоянно таскал Сашу на рыбалку, сватал ему дочь, едва той стукнуло четырнадцать, и в отличие от отца-инженера давал далеко не абстрактные советы, как постоять за себя и оказывать потом первую помощь. Одна беда — этот жизнерадостный холерик служил в органах. Что возьмёт в нём верх, уважение к памяти отца и любовь к Саше как к сыну, или долг, на который Сан Владимыч положил без малого двадцать лет? А если звонок в полицию и будет актом его любви и уважения? Слишком много вопросов, на которые не ответишь, глубокомысленно просиживая штаны.
«Сдаться без альтернатив, или бросить кости?», ужал Александр своё полотно и решился. Решить бы так вопрос с оплатой. «Смыться и точно навести на себя полицию? Заплатить карточкой с тем же результатом?»
Он рискнул попросить счёт. Нет, ну а вдруг? Внесли бархатную книжечку с чеком; Рассветов заглянул внутрь и прерывисто выдохнул. Наличности хватало едва за половину. Выложив всё до последней копейки, писатель достал карандаш, сменил руку на не ведущую и принялся корябать: «Приношу глубочайшие извинения за недосдачу. Денег больше нет, и сейчас я очень спешу. Остаток обещаю занести в ближайшее время». В голове мелькнула паскудненькая приписка «тем более я ничего и не заказывал», но её он с неудовольствием отверг.
На улицу Александр ступил как гражданин — свободный и уверенный в завтрашнем дне. Едва же завернув
Проспект тонул в вате слившихся туманов, вычихивая в Александра редких, потерянных в себе прохожих. По бокам, откуда-то из параллельных миров плыли размытые отсветы автомобильных фар. Звуки выдыхались, не успевая толком достичь ушей. Писатель брёл, выставив перед собой широко растопыренные ладони. В тумане было чуть теплей, но его всё равно бил озноб. Проклятый пуховик. Если всё это кончится бронхитом на асфальте…
«Зато фраг достанется не придурочному с ножом», не мог не порадоваться Александр.
В какой-то миг туман растёкся, и седые пережёванные толщи начали промелькивать липкими силуэтами. Похоже, вот она — площадь Ивана Грозного. Иногда Рассветову казалось, что только администрация и историки не зажимались произносить её имя вслух. В народе происходила та ещё эквилибристика: старики говорили «Ванькина площадь», фабричные за сорок — «Грозная», интеллигенты называли её «Соборной», хотя до собора оттуда было шлёпать и шлёпать, а те, кто помоложе, завели моду на «Четвёртую». Тяжко давалось привыкание к основам.
Загадочные же не то гуляния, не то митинги были в самом разгаре. Разрозненные стайки сновали в густейшем зимнем тумане, слепо натыкаясь друг на друга. То одна, то другая стайка ни с того ни с сего впадала в буйный экстаз. Люди вдруг начинали скакать, размахивать плакатами, носились зачем-то с зелёными шнурками, которые со смехом передавали друг другу и привязывали к фонарным столбам; кто-то даже забрался на плечи приятеля, чтобы накинуть свои на низко висящий провод. То и дело звенели кричалки: «За кеки не купишь чебуреки!», «Жизнь в будке для вас!», «Мы забыли, кто есть мэр!». Один поддатый студент развернул плакат «Долой правительство!», но его вмиг окружили единомышленники и что-то энергично нашёптывать. Плакат опустился, замелькали цветные маркеры. Так мир узрел манифест «Долей, правительство!».
По краю площади пестрели стихийные ларьки, откуда дородные тётки голосили: «Пирожки! С повидлом-мясом-капустой! Картошкой свежей! Хорошие!», «Чай горячий, кофе три в одном! Булочки!», «Зарядка гэджетов! Аккумуляторы, силовые банки! Ведроид! Яблофон!».
Вскоре Александр стал натыкаться на юрких индивидов с фото- и видеокамерами. От них он старательно шарахался, пока наконец не слился с группкой таких же прохожих. Индивиды резво и профессионально выхватывали особо эффектные кадры, обсуждая меж собой что-то «героичное» да «массовое». Их тягой ко всему броскому пользовались те, кто пришёл сюда чисто показать себя на весь интернет. Рассветов видел жонглёра, работавшего с таким количеством предметов, что они сливались в одно мутное колесо. Проходил человек в потрясающем костюме-тройке, и на вопросы журналистов отвечал только то, что сшил его сам, хотя жена, конечно, помогала с подбором тканей. Две девушки в костюмах чёрно-белых арлекинов едва только ощущали на себе объективы, как начинали разыгрывать сценки из «Гамлета», рекламируя в конце каждой некоего Игоря Баньку. Александр, несмотря на коченеющие от холода конечности, шутку оценил. Так и не разглядев в тумане «Рай для страждущих, ад для желающих», он покинул площадь и растворился где-то на пути к бульвару имени Гриши Шелкова.
Решения
На ближайших подступах к дому 25/43 его окликнул голос под жизнерадостным шофе:
— Глу…бокоуважаемый!
Почему-то заплетающееся восклицание не оставляло сомнений в адресате. Александр обернулся, и когда уже вообразил, что это сам туман вышел на контакт, из вихрящейся мглы вывалился нетвёрдый субъект в затасканно-голубой ветровочке. Глянув на писателя весело и лукаво, субъект постановил:
— Я тысячекратно извиняюсь, но Александр Рассветов — это Вы!