Инсталляция
Шрифт:
Непонятно, на какие ответы рассчитывал губернатор и рассчитывал ли на них вообще, но ответы последовали.
— Шнурки себе завяжи!
— Чем управляешь, губер?!
— Гу-бер! Гу-бер!
— Неинтересно!
Полетели камни. Большинство безвредно шаркали о рабицу, остальные не долетали, отскакивая от щитов преторианцев у подножья трибуны. И тёмно-синие строи пришли в движение. Разбившись на плотно спаянные отряды, омоновцы выцеживали камнеметателей из стаек разноцветного молодняка, треножили и утаскивали в бронированные автобусы. Молодняк кричал «Позор!», глядя в собственные отражения на забралах, но чаще — в удаляющиеся спины. Некоторые, кожей ощущая направленные
— Складно работают, — одобрил коллег сотрудник за рулём.
— По-зор! По-зор!
— Да ты гля, — протянул Андреич и, заметив, что Александр тоже следит за происходящим, пояснил: — Ну, как одеты.
И правда, камнеметатели выделялись чёрными потасканными кожанками, в ином случае совершенно невзрачными, но сейчас, в окружающей их пестроте…
— Подсадные петушочки-то, — крякнул водитель.
— Просто отбитые, — покачал головой Андреич.
Поразительно, но губернатор продолжал всё это время что-то вещать. Дотации, как оказалось, перенаправлялись в инвестиции, реализация проходила по упрощённой сертификации, технологические функции не влияли на конституцию, а функцию минимизации взяла на себя формализация информатизации. Где-то между инновацией и реновацией возник судьбоносный камень, который, перемахнув забор, коршуном устремился на блистательную поверхность губернатора. Всего один телохранитель почуял неладное — и то в последний, почти упущенный момент. Тело само сделало что должно: бросилось на зеркало, едва не опрокинув — тут уже отреагировали соратники позади — и приняло удар на себя. Обезвреженный, камень брызнул из бритого темечка куда-то в пыль. Служилый сполз к начищенным ботинкам по ту сторону зеркала и, кажется, забыл выдохнуть.
— Охренели совсем?! — взвизгнул губернатор, пока остальные экстренно выкатывала его с трибуны в специальный правительственный минивэн.
Площадь словно померкла. Преторианцы сомкнули ряды. Белая иномарка с надписью «Полиция» стояла на светофоре, который пятнадцать секунд как горел зелёным. Александр забыл себя, переместив всё в преступно маленький экранчик и не обращал внимание на пыхтевшего через рот оператора. Туман рассеялся, обнажая истинную численность митингующих. Тогда-то в остекленевшие островки пёстрых курточек и ворвался он.
— Лёня!
— Лёня! Лёня!
— Он с нами!
— Лёня!
Известный политический блогер шёл походкой миротворца и махал каждой камере по отдельности, отчего в каждом объективе складывалось впечатление, что он приветствует восторженный народ. Улыбка — эпоха, адвокатское пальто — ниже колен, ботинки — как у губернатора, чтобы каждый оценил несомненную иронию. Выдохнули курточки, расслабили плечи преторианцы, а операторы мухами облепили мёд своих будущих просмотров. Лёня Зайцев успел пройти метров пятьдесят и оставить автограф на чьём-то кошельке, когда добродушные сотрудники в синем положили ему руку на плечо и что-то сообщили. Лёня сам подал руки для наручников, дал провести себя в специальную машину для его персоны, махнул всем с улыбкой во все тридцать два и удалился — обсуждать себя недельку, а лучше месяцок. Даже традиционный «Позор!» прозвучал с его появления всего раз, и то несколько вопросительно.
— Поздно что-то, — убрал телефон Андреич, и было в этом жесте что-то от театрального критика.
— Мм? — справился водитель.
— Раньше он выходил прямо перед эскалацией, чтобы она как бы из-за него произошла. А сегодня…
— Сегодня он, по-моему, не прогадал. Если нет, наплетёт своим, что всё как надо.
Машина строчила причудливую вязь по лабиринту бульваров. Снег пенопластом скребся в стёкла. Ветер выдавливал
— Ты тоже познал предательство, — заговорил невольный попутчик, и холодный червь впился в сердце. — Не отпирайся, я вижу. Скажи, каково это — быть брошенным тем, кто дал тебе жизнь, которой ты живёшь до сих пор? Тем, кто дал тебе смысл и отверг, когда ты стал противоречить его убеждениям?
Обращённые на писателя глаза, холодные и пустые, блестели как нож в полумраке гостиницы. Это был он.
— Больно быть неузнанным, но ведь таким меня создал ты. Верно? Пустым местом с одной-единственной недостижимой целью.
— Ты заткнёшься, или как? — рванул вполоборота Андреич. Попутчик мигом потупил глаза. Когда полицейский недоверчиво хмыкнул и обернулся на исходную, безумец прошептал так тихо, как могут только собственные мысли:
— Они не знают. Я здесь из-за той дамы. Всё-таки она вывела меня на тебя…
Александр вжался в дверь, желая просочиться сквозь холодеющий металл. Из глотки вырывались лишь пустые, вровень с громким дыханием, звуки. Всё в животе склеилось в тяжёлую льдину. А машина бесконечно плелась по бесконечным бульварам под бесконечные двусложные переговоры сотрудников. Безумец сидел чуть сутулясь, как ворон на надгробии.
Город словно чихнул, явив после бульваров безбрежную многополосицу, впадающую в мост через реку Каменёвку. Александр думал, что их везут в центральный участок… Смута, ужас и подозрение смешались в прогорклом вареве, когда водитель включил мигалку и пустился по мосту на красный.
…Сначала Рассветов даже не понял, но это был таранный удар в бок капота, от которого белую иномарку с надписью «Полиция» закрутило по асфальту в две визгливые восьмёрки. В сотрудников выплюнуло подушками безопасности, а подозреваемых растрясло как тряпичных кукол по коробке нетерпеливого ребёнка. Безумца вмазало лицом в пол; Александра вжало в сидение, чья мякоть подавила львиную долю удара.
Казалось, целый год прогудел диссонирующим набатом, пока не начало происходить что-то ещё. Сотрудники зашевелились, заматерились, повалили из машины. Безумец пробовал подняться, но руки из раза в раз подводили. Александр качнул пульсирующую голову к окнам, чтобы разглядеть, кто это их так.
За окном громыхал стремительный великан. Город колыхался за ним как плащ из бетона и электрического света, руки взлетали и опускались лопастями ветряной мельницы, глаза пылали, а перекошенный рот исторгал ругательства, от которых кровь в жилах становилась чуточку грязней. Чуть поодаль серебрилось озеро баснословного лимузина, откуда выглядывало ещё человек десять. И всюду колыхалась тьма чёрных, без белков, глаз.
— Они избрали его, — промямлил попутчик. Лицо его было промято до лиловых синяков, но он уже поднялся и смотрел, куда и Александр. — Все обленившие, намеренно ублюдочные, все, кто жаждет «рубить бабло» без искусства, с затёртым репертуаром и просто твари, все они будут пожранными. Но Зрители… Зрители способны смотреть одно и то же десятилетиями. В какой-то момент их интерес… перестаёт быть здоровым. Они алчут каждый его вздох, движение, слово, прыщ. Когда-нибудь они пресытятся, и тогда…
Чем больше великан, в котором Александр понемногу узнавал Короля Звёзд, ругался с полицейскими, тем больше тьма кишела глазами, а Рассветов — не желал, чтобы их внимание досталось ему, хоть и по касательной.