Инструктор над законом
Шрифт:
– Во рту сохнет, - сообщил он.
– Все время кажется, что эта дрянь меня облучает.
– Не будь идиотом, - не поворачивая головы, сказала шатенка.
– Это же не уран и не плутоний.
А во рту у тебя сохнет потому, что ты слишком много куришь.
– Тоже мне, доктор, - проворчал мужчина, возвращая бутылку на место. Вот облысеешь через пару лет, тогда и будешь рассказывать о вреде курения.
– Не будь идиотом, - повторила его спутница.
– И потом, тебя ведь никто не заставляет вредить своему здоровью. Ты в любой момент можешь отказаться.
–
– Тогда хотя бы не ной, - попросила шатенка.
В голосе ее сквозило раздражение, и водитель решил сменить тему.
– Визы готовы?
– спросил он.
– Как обычно, - ответила его спутница.
– И, как обычно, их лучше никому не показывать.
– Так ведь мы же, и не собираемся. Это же так... на всякий случай.
– Послушай, - она повернулась к нему и уставилась на него в упор взглядом дикой кошки, - мы непременно должны по сто раз обсуждать очевидные вещи?
– Да какая муха тебя укусила?
– тоже стал выходить из себя водитель. Этот тяжелый взгляд жег ему щеку, нервируя и мешая внимательно следить за дорогой.
– Что ты все время гавкаешь, как московская сторожевая?
Женщина некоторое время продолжала разглядывать его, потом с заметным усилием отвела взгляд и стала смотреть вперед. Утреннее солнце посылало свои лучи параллельно земле, изредка мелькая в зеркальце заднего вида слепящим пятном.
– Надоело, - сказала женщина, когда ее спутник уже решил, что она так и будет молчать.
– Надоело мотаться туда-сюда за гроши, когда этот удав гребет миллионы, просто сидя в Москве и ничего не делая.
– Ха!
– оживился мужчина и даже покрутил головой от полноты чувств. И после этого она будет говорить, что я ною!
– Тебе этого не понять. Квадрат, - сказала она и взяла сигарету из лежавшей под ветровым стеклом пачки.
– Я ведь баба, а годы уходят...
– Да какие твои годы!
– бодряческим тоном воскликнул тот, кого назвали Квадратом.
– Ты у нас еще ого-го!
– Иго-го, - передразнила она.
– В кровати я еще, конечно, троим молодым фору дам, но вот замуж мне уже не светит.
– Куда-куда?
– не веря своим ушам, переспросил водитель.
– Мне послышалось, или ты сказала "замуж"?
– Тебе не послышалось, - сухо сказала она.
– И тебе это надо?
– Да нет, в общем. Просто устала от коротких интрижек. И потом, я хочу ребенка.
– А это еще зачем?
– Просто затем, что я женщина. А женщины существуют не для того, чтобы возить через границу всякое дерьмо, а для того, чтобы рожать.
– Слушай, лапуля, кончай эту тему, а то я от жалости разрыдаюсь!
– Я тебе не лапуля, - она холодно взглянула на него, - и тебе по этому поводу волноваться не стоит. Ты и твоя жалость мне никогда не понадобятся!
– А зря, - нимало не смущенный этой отповедью сказал водитель, и она поняла, что ей не стоило демонстрировать свою слабость перед этим ничтожеством.
– Ты многое теряешь, поверь.
– Верю, - безразлично сказала она.
– Доверяй, но
– Если тебе нужно подрочить, валяй, останавливайся. Я, так и быть, подожду. Вряд ли это будет долго.
Она с удовлетворением пронаблюдала за сменой выражений на его лице. Удар, как всегда, был нанесен расчетливо и точно, и на некоторое время он замолчал. На секунду она даже пожалела об этом.
Возможно, потрахаться было бы неплохо, но тогда они опоздали бы к назначенному сроку, а это было просто недопустимо. Опоздание свело бы на нет недели усилий, сопряженных со смертельным риском, уничтожило бы надежду изменить это постылое существование...
За весь день они остановились только один раз.
Съели по порции подозрительных шашлыков в придорожном кафе, посетили вонючую будку, стыдливо схоронившуюся от людских глаз, и без промедления отправились дальше. После остановки за руль села она и всю дорогу гнала так, что ее спутник избегал смотреть на спидометр. Время от времени укрепленный на лобовом стекле антирадар начинал квакать и мигать лампочкой. Тогда ей приходилось снижать скорость. Но как только затаившаяся в кустах милицейская машина оставалась позади, она снова давила педаль газа, моля небо лишь об одном: чтобы этот чертов шедевр отечественного автомобилестроения не развалился посреди дороги и благополучно довез их до места.
Солнце, весь день неторопливо перемещавшееся по небу в полном соответствии с законами природы, теперь зависло впереди, изо всех сил стараясь выжечь глаза сидевшим в машине. Оба надели солнцезащитные очки: она - с зелеными стеклами, он - с совершенно фанфаронскими зеркальными, чем вызвал у нее новую вспышку раздражения. Ближе к вечеру, уже в Псковской области, она загнала машину в придорожную рощу и немного прогулялась по свежему воздуху, пока ее спутник менял номера.
В приграничной полосе машина с московскими номерами привлекает к себе слишком много нежелательного внимания. Старательно припорошив фальшивые номерные пластины пылью, они вымыли руки и тронулись дальше. За рулем снова был Квадрат.
Уже стемнело, когда они добрались до места, где их дожидался проводник. Места кругом были совершенно дикие - дремучие леса, озера, мелкие речушки и раскинувшиеся на многие гектары непроходимые болота, густо населенные прожорливым комарьем.
Они находились неподалеку от стыка трех границ - российской, белорусской и латвийской. Все три границы были одинаково дырявыми, но на дорогах последнее время, как поганые грибы, вырастали блокпосты. При известном мастерстве и некоторой доле везения их можно было обойти, что и делалось уже неоднократно при помощи того самого человека, который сейчас шагнул в отбрасываемый фарами конус белого света и поднял в приветственном жесте левую руку. В правой у него была зажата тульская двустволка с обшарпанным прикладом и без ремня - ремней на оружии он не признавал, предпочитая носить его под мышкой. Он вообще был человеком традиционным во всем, в том числе и в одежде. Брезентовый плащ, засаленная форменная фуражка и сроду не чищенные кирзачи, казалось, приросли к его коже.