Интермеццо, интермеццо
Шрифт:
— Я был там по поручению моего покойного батюшки, дона Диего де Самбульо. Он в своё время задолжал некоему Сигурду, который является то-ли князем, то-ли королём в северных землях. Отец очень беспокоился по поводу того, что этот старый долг так и не был отдан при его жизни, вот я и приехал, чтобы разыскать того, кто выручил его однажды в молодости. Однако мои поиски закончились неудачей. Что купцы, что рыбаки в Амстердаме ни за какие деньги не пожелали отвезти меня к норвежским берегам! Два месяца потрачены впустую и сейчас я вынужден вернуться, так и не совершив того, для чего проделал такой долгий путь.
— Вот, каррамба! — Не удержался от комментария Огнеплюй, забыв о своём хлебе.
Дон Самбульо удивлённо
— Вы сказали, что команда этого судна состояла по большей части из бывших стражников? — Спросил я, чтобы отвлечь его внимание.
— Ну да! Лимо нанял их после того, как бедолаг повыгоняли со службы в этом их Амстердаме. Они недавно упустили каких-то викингов, напавших на трактирщика, после чего впали в немилость у местной купеческой администрации. Мне действия нашего купчишки показались тогда разумными, ведь в здешних водах пошаливают пираты… Но, мой бог!
При последнем восклицании сеньор Самбульо уставился на Анхе, которая до этого момента сидела молча и только заворожено смотрела ему в рот.
— Так что же, значит, Лимо был прав? — Воскликнул этот благородный дон до которого только сейчас, похоже начало доходить в компании кого он пьёт вино в своей каюте.
Огнеплюй покачал головой совсем не по попугайски, но на сей раз, это не было замечено. Я понял, что будет лучше рассказать всё.
— Я могу вам помочь в деле с долгом вашего покойного родителя, дон Самбульо! — Сказал я, поставив свой кубок на стол. — Но для этого мне придётся поведать вам весьма длинную историю. Итак начну с того, что вы видите перед собой урождённую принцессу фьорда Скулланд, внучку того самого Сигурда, который по своему положению и в самом деле являлся князем и хозяином своих северных земель и вод…
Не буду повторять здесь тот рассказ, ведь он состоял из историй поведанных мне Ванхагеном и тех, в которых я сам принимал участие. Я все их уже рассказывал. Скажу только, что к концу у меня пересохло горло и лишь кубок доброго вина спас мои пылающие связки.
В окно уже светили первые звёзды, когда я закончил своё почти правдивое повествование. В общих чертах я не отошёл от истины, но кое о чём ведь совсем нельзя было говорить, а что-то пришлось изменить, чтобы сделать понятным для того кому нельзя всё рассказывать.
Умолчал я, например, о том, что мой брат, воспитавший Анхе, является драконом по своей природе, а в настоящее время сидит на спинке свободного стула в образе попугая и согласно кивает головой на каждое моё слово, (я представил его пиратом, захватившим судно на котором плыла Анхе, будучи ещё младенцем).
О переходах между мирами я тоже умолчал, рассказал лишь об острове не известном мореходам, где сеньорита Анхелика провела годы своей юности, а пираний представил, как девушек местного племени. Больше всего я при этом боялся, что Анхе начнёт меня опровергать и поправлять, но она, похоже, вообще ничего не слышала. После того, как я закончил, дон Самбульо молчал некоторое время, а потом произнёс следующее:
— То, что вы сейчас рассказали, дон Драгис, потрясло меня до глубины души! Я восхищён вашей доблестью, великодушием вашего высокородного брата и чудесной историей прекрасной сеньориты Анхели! Теперь я чувствую себя обязанным принять участие в судьбе этой восхитительной девы и таким образом исполнить долг, завещанный мне отцом!
При этих словах попугай встрепенулся, наклонил голову и посмотрел на говорящего с явным неодобрением. Меня тоже несколько удивила торопливость дона Самбульо взять Анхе под своё покровительство, но когда я посмотрел на девушку, то понял, что она-то, как раз, ничего против этого не имеет.
Огнеплюй кашлянул. От этого звука все как будто проснулись и внезапно вспомнили о времени.
— От всей души благодарим вас, дон Самбульо! — Постарался, как можно любезнее откланяться я, почти силой вытаскивая Анхе с её места. — Мы обязательно вернёмся к этому вопросу завтра, а нынче уже поздно, и потому разрешите откланяться!
Огорчению и разочарованию нашего любезного хозяина не было предела! Анхе вообще не понимала, зачем её уводят из такого места, где ей так хорошо? Я чувствовал себя палачом-изувером, но делать было нечего, этих двоих следовало развести по разным углам, пока не случилось чего-нибудь непредвиденного. Кроме того, мне необходимо было переговорить с Огнеплюем наедине.
Когда мы вышли на палубу, мои самые худшие опасения подтвердились: оставшиеся в живых матросы вовсю любезничали с пираньями! Но больше всего нас с Огнеплюем потрясло то, что те отвечали им с неподражаемым дикарским кокетством, и это приводило обе стороны в неописуемый восторг! Стало ясно — оба корабля взяла на абордаж любовь! Я сразу вспомнил о древнем поверии, что женщина на корабле приносит несчастье. Теперь было понятно, о чём там шла речь, но ведь имелась в виду одна женщина, а тут…
Одно обстоятельство меня чрезвычайно порадовало: когда после сердечного прощания с доном Самбульо мы вступили на борт своей галеры, Анхе, как будто проснулась, оглянулась вокруг с удивлением и вдруг издала резкий, почти птичий крик, от которого попугай чуть не слетел с моего плеча.
Этот звук я слышал и раньше, (он означал полный сбор), а потому не слишком удивился, когда через секунду пираньи, как горох посыпались с чужого борта на галеру. Здесь им был устроен изрядный разнос за плохое поведение в то время, как начальство, (то есть Анхе, а не я; я по-прежнему имел неопределённый статус), было «на переговорах»! После этого последовала перекличка и подсчёт потерь, которые оказались неожиданно большими.
Если я говорю большими, то имею в виду, что они были большими для этой команды, которая к потерям не привыкла: за всю недолгую историю пиратствования «Белой Ярости», погибло всего две пираньи, но они утонули во время шторма ещё в те времена, когда девушки только учились ходить по морю на своей галере. Теперь же мы недосчитались четырёх воительниц моря, и ещё не меньше десятка девушек было ранено, из них две достаточно тяжело, хоть и не смертельно. Я не мог отделаться от мысли, что это произошло, в значительной степени, по моей вине, но когда поделился своими соображениями с Огнеплюем, то получил следующую отповедь:
— На войне, как на войне! Мы вышли не на увеселительную прогулку. Пираньи вообще полудикие создания, они не боятся ни крови, ни опасности, а возможность погибнуть в бою, в волнах или на охоте, вообще принимают, как должное! Так, что не морочь себе и мне голову, а давай подумаем, как нам быть с доном Самбульо и нашей по уши влюблённой пираткой?
Интермеццо четырнадцатое
— Вселенская катастрофа
То, что Анхе, в самом деле, влюблена «по уши», я понял ещё, когда мы не успели зайти в каюту к любезному сеньору, но что делать с этим обстоятельством не представлял совершенно. Правда через некоторое время мне показалось, что решение этой проблемы может подождать и я, почувствовав сильную усталость, устроился спать, завернувшись в запасной плащ. Анхе удалилась в свою каюту похожую на шкаф, что было для неё необычно: как правило, она спала на палубе с пираньями, а каюта служила ей личным складом. Вскоре уснули и пираньи, тоже смертельно уставшие за день. Никто из нас не подумал о том, чтобы выставить вахтенных, ведь корабли, сцепленные не хуже сиамских близнецов, дрейфовали сейчас при относительном штиле, ожидая, когда их капитаны примут решение о том, куда и как им двигаться дальше.