Интермеццо, интермеццо
Шрифт:
Странно, но монахи-воины, расположившиеся вокруг нас, в битву не вступали. Неупокоенные мертвецы тоже замерли в двух-трёх шагах, то-ли выжидая, то-ли замерев навсегда. Я перезарядил пушку, на этот раз ядром. Пусть попробуют отклонить чугунный шар, способный пробить корабль от носа до кормы!
Мы стояли, тяжело дыша перед лицом противника, которого при желании можно было потрогать, если вытянуть руку чуть подальше!
Тонкий визгливый звук прорезал гудящую тишину пещеры! Визжал один из двуцветных, запрокинув голову к потолку и закатив глаза. Не меняя позы, он запустил обе руки себе за спину и вдруг швырнул в нашу сторону нечто рассыпавшееся мелким чёрным порошком.
Я сгрёб в охапку Анхе, прижал её лицом к своей груди, а сам, как мог, закрыл себе рот и нос рукавом, крепко зажмурив глаза. Девушка, зажатая между моей пропотевшей рубашкой и пушечным стволом, слабо трепыхалась, но я держал крепко! Это не могло долго продолжаться, и в любой момент я ожидал удара. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я осмелился открыть один глаз. Открыл, чтобы увидеть жуткую картину: Пчёлка, Клюква и Моника стояли неподвижно, глядя прямо перед собой стеклянными глазами, а шестеро двуцветных набрасывали на них сеть! Кисточка лежала на полу, закрыв голову единственной целой рукой и было непонятно, жива она или нет?!
Я выпустил из объятий помятую Анхе и, не целясь, шарахнул в упор из пушки! Ближайшему синемордому ядро попало в пояс. От удара его разорвало — руки, ноги и голова разлетелись в разные стороны! Стоявшему за ним чугунный шар выгрыз яму в боку, от чего тот сложился, как надломленный камыш. Увы, это были достижения, на которые никто не обратил внимания: оставшиеся на ногах цветные, продолжали деловито связывать наших девочек. Но самое скверное было то, что я почувствовал оцепенение во всём теле. Чёрный порошок наверно был каким-нибудь наркотиком или токсином парализующим движения, и я, как ни старался, всё же вдохнул какое-то количество этой дряни!
Вдруг Кисточка, лежавшая до сих пор неподвижно, вскочила словно пружина, получившая свободу! Её глаза горели, в левой руке сверкал пиратский нож, а губы были плотно сжаты — вероятно, она изо всех сил старалась не дышать! Взмах! Первый двуцветный выпустил из рук сеть и схватился за распоротое горло! Взмах-укол! И второй противник вскинул вверх руку без кисти, а затем схватился за пробитую грудь и рухнул на каменный пол!
В этот момент отец-настоятель, сохранявший неподвижность статуи, выбросил вперёд, как тогда в келье, свои чудовищные руки и десять чёрных пальцев сомкнулись на талии храброй пираньи! От напряжения кожа на этих пальцах потрескалась, и по обожжённым рукам святого отца потекли струйки крови!
Кисточка, как могла, извивалась в этих тисках, наносила удары по запястьям, державших её рук, но всё было тщетно! Глава святого воинства перехватил девушку за ноги, взмахнул её телом в воздухе, словно она ничего не весила, и… разбил ей голову о каменную поверхность алтаря!..
Мозг бедной Кисточки забрызгал истуканов капища и стоящий среди них крест. Несколько капель крови брызнуло в нашу сторону, и одна попала мне на губы. Я ощутил солёный вкус и…
То, что произошло дальше, я вспоминаю с трудом. Багровая пелена заслонила от меня весь мир. Реальность перестала существовать в том виде, к которому мы привыкли. Моё Я ощутило себя отдельно от тела и заставило его двигаться вопреки парализованным мускулам! Отшвырнув пушку, я вновь схватил саблю и первым же взмахом отделил голову одного из цветных от туловища! Второй удар развалил следующего противника на две половинки, распавшиеся вдоль, но тут Госпожа Удача снова решила вильнуть задом, и мой клинок намертво застрял в теле врага, где-то в районе копчика. Оставшуюся двуцветную нечисть я добил голыми руками, не глядя на все их бойцовские изыски.
И вот я оказался лицом к лицу с их предводителем, по прежнему спокойным и бестрепетным, словно египетская статуя. Удар моего кулака он поймал в ладонь, и моя кисть тут же была расплющена каменными пальцами. Но это было всё равно, ведь Я был отдельно от тела и боли не чувствовал. Удар моего каблука в лишённую бороды челюсть вызвал на физиономии противника первое чувство, которое я у него увидел за всё это время — лёгкое удивление. Вдруг он выпустил меня из своих тисков, повернулся в сторону, и казалось, совсем потерял ко мне интерес.
Я тоже оглянулся и тоже замер от удивления — капище пылало! Языки бушующего пламени взлетали к потолку пещеры, дерево трещало, камни лопались, алтарь развалился надвое, а в воздухе разливался чудовищный жар!
Отец настоятель вытянул руки вперёд и двинулся в сторону этого огненного фонтана, не обращая внимание, на то, что одежда на нём начала тлеть! Багровая пелена вдруг спала с моих глаз, я вернулся в собственное тело, которое тут же ощутило боль от всех ран и ушибов, полученных в схватке! Я оглянулся вокруг.
Оставшиеся в живых девочки трясли головами и тёрли глаза, но, похоже, потихоньку приходили в себя. Анхе сидела на полу и держала на коленях голову Кисточки, залитую кровью. Глаза предводительницы пиратов были бессмысленны, губы плотно сжаты, казалось, она всё ещё находится под действием чёрного порошка, но как бы там ни было, мне всё это совершенно не нравилось! Как мне хотелось тогда послать ещё одно ядро в спину настоятелю, который сейчас стоял на коленях на краю пылающего капища! Но я понимал, что пора уходить и другого такого шанса больше не будет!
Грубо встряхнув девушек, в том числе и Анхе, я взвалил на плечо погибшую пиранью, подхватил свою пушку и погнал отряд к выходу. Никто не посмел преградить нам дорогу. Вооружённые монахи, либо молились, либо как зачарованные смотрели на свою горящую святыню.
По знакомым коридорам мы пробежали к выходу из подземелья и тут чуть не задохнулись от дыма! Монастырь пылал! Он горел весь, словно подожжённый в нескольких местах и кое-где уже слышался грохот обрушивающихся перекрытий! Не теряя времени, мы ринулись во двор и тут мне на свободное плечо рухнул Огнеплюй!
— Скорее! Скорее! Я открыл ворота, но они скоро опомнятся! — Проорал он мне на ухо.
Ворота и впрямь были открыты, точнее, приоткрыты, ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель можно было протиснуться. Возле створок, до которых уже начал добираться огонь, валялись почерневшие трупы двух монахов-стражников, и я понял, что это тоже работа моего брата! Под рёв пожара мы выскочили в темноту и полуслепые, одуревшие от дыма и гари, что было сил, припустили в сторону холма, за которым нас ждал плот, вытащенный на берег.