Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона
Шрифт:
Я пожала плечами.
— Пока вокруг моей шеи не обвилась эта пакость, — щелкнула через ткань по печати, — в моей жизни все было прилично.
Но, вспомнив, как пару раз сливала бензин, как воровала еду на рынке в голодные детские годы, поправилась:
— Ну, почти прилично.
Дракон тут же заинтересованно скосил на меня глаз:
— Расскажешь?
— А ты хотел бы знать правду? — Я почувствовала, что стою на краю пропасти.
Мое сердце словно взорвалось в груди, ударило о ребра. Воздух закончился, и я сделала судорожный
— Даже если правда режет острее клинка, я предпочту кинжал в грудь, а не в спину.
Брок выглядел серьезным. Настолько, что, превозмогая боль, выпрямился и сейчас сидел, не опираясь.
Сказать? Или опять отшутиться и промолчать? Напомнить о моей «клятве», согласно которой я вроде как не могу ничего поведать о себе? Произносить последнее слово — всегда поступок, но, прежде чем шагнуть в пропасть, я решила прихватить с собой хотя бы подобие «парашюта».
— Пообещай, что не используешь то, что я тебе расскажу, против меня.
— Пообещать так же, как пообещал тебя проводить? — Скажи это Брок другим тоном, звучало бы как издевка. Но в его голосе была лишь грусть, словно он еще раз получил подтверждение чему-то до жути неприятному.
— Нет. Просто разумно опасаюсь.
— Хорошо… Клянусь, все, что узнаю о тебе, не использую против тебя.
Брока окутало свечение. Всего на краткий миг. А потом я заговорила. Дракон слушал меня не перебивая, только мрачнел и мрачнел.
У меня пересохло в горле, солнце уже давно миновало зенит, а я все говорила. Рассказ, даже с пропущенной кучей деталей, вышел долгим. Но когда я наконец закончила, ящер еще минут десять молчал. А потом все же произнес:
— Знаешь, проще поверить, что ты чудом спасшаяся кнесса, которая тронулась умом, чем во все это… — Дракон не стал уличать меня в очевидной лжи, которую я подсунула ему под видом зарока: что-де не могу о себе ничего говорить.
Уже за это вроде как нужно быть благодарной, но, увы, врожденная вредность пересилила благой порыв.
— Знаешь, — начала в тон дракону, — если что-то не укладывается у тебя на чердаке… — Я постучала себя по голове. Звук вышел звонкий, но меня это не смутило. — Это еще не повод утверждать, что у меня поехала крыша.
— Ты сейчас рассказала столько… — он постарался подобрать более мягкое слово, но потом все же выдал: — … Невероятного, во что сложно поверить, но имеется возможность про…
Договорить он не успел, распахнулась дверь и на крыльцо вывалился Йон. Судя по виду, он не предавался любовным утехам, а воевал. Причем в роли одиночки Рэмбо во Вьетнаме.
— Брок, Лекса… — выдохнул он. — Спасите!
Но тут пухлая женская ручка легла на его плечо и настойчиво повлекла назад. Оборотень вцепился в косяк, будто назад его тянула не женская ладонь, а когти упыря. Впрочем, подозреваю, что ырке Йон обрадовался бы больше.
Но нет никого сильнее, чем слабый пол в погоне за счастьем. Дверь захлопнулась, лязгнув не хуже сомкнувшего челюсти капкана.
Мы с Броком переглянулись, решили, что спасение шкуры важнее выяснения, чокнутая я кнесса или слегка разумная пришлая.
— Зачем он с ней вообще? — задала вопрос, со стоном опираясь на ногу.
— Зачесалось, — процедил Брок, поднимаясь с моей помощью.
— А я надеялась, что он все же не блохастый, в смысле, что у него хватит ума…
— Нет, не блохастый, — перебил дракон. — Он просто кобель.
Мне стало интересно, как Брок собирается спасать Йона в столь пикантной ситуации. Не вломится же дракон посреди процесса… Хотя, судя по суровой морде ящера, именно это он и собирался сделать.
— Если ты планировал нагрянуть вот прям щас и смутить этих голубков, то я сильно сомневаюсь в успехе операции, — заметила, когда крылатый поднес кулак к двери. — Скорее всего, Бажена плюнет на твои незажившие раны и втянет в оргию.
На это мое заявление Брок еще сильнее нахмурился и процедил:
— Я знаю, что человеческие женщины развратны, но не до такого же…
— Не обобщай, — буркнула, решив не уточнять, что есть куда более разнузданные экземпляры.
— И что ты тогда предлагаешь?
Я критически осмотрела дом, метлу, потом внимательно — ребятню, игравшую на полянке через три дома, и удостоила взором бельевую веревку во дворе. А через пять минут началось представление.
Брок ударил кулаком в дверь и чуть хриплым, простуженным голосом крикнул:
— Открывай, жена! Муж пришел.
В этот же миг на дом опустилась тьма. Кромешную черноту обеспечило недосушенное белье, которое детвора набросила на окна. Причем убеждать юных аниматоров поучаствовать в развлечении особо не пришлось: какой озорник упустит шанс победокурить, и не только не получить за это хворостиной, а совсем даже наоборот?
Я же зависла на метле в самом стратегически важном месте: над печной трубой. На мне лежала ответственная миссия: организация звуковых спецэффектов. Не сказать чтобы мне сильно удавались потусторонние звуки и завывания, но я вспомнила отрывок из «Илиады», который старательно зубрила на первом курсе. Затянула его на одной ноте. Судя по звукам в трубе, простые завывания и свист были бы куда менее устрашающими. А тут эхо исказило слова до неузнаваемости, превратив мой скулеж в нечто среднее между заклинанием экзорциста и воем демона, выселяемого из уютной телесной квартиры.
То, что первый акт премьеры удался и зритель впечатлился, мы поняли по звуку чего-то уроненного и разбившегося. А потом послышались возня и суета. И лишь затем испуганное:
— К-какой муж?
— Покойный! От такого разврата и усопший из могилы вылезет. При жив… — Брок закашлялся, сбившись с роли, но тут же исправился: — При мертвом муже такое распутство вытворять!
— Я вдова, — уже твердо заявила развратница. — Ты оставил меня такой молодой, и года со свадьбы не прошло!
Брок, входя в роль, выпалил: