Интриги дядюшки Йивентрия

Ельцов Максим

Он шел вдоль сияющих витрин среди праздно шатающейся финансово упитанной публики и потихоньку начинал злиться. В первую очередь оттого, что его надежды приобрести в первом попавшемся магазине костюм, образ которого возник у него перед глазами при первой же мысли о смене гардероба, погибли под натиском суровой действительности. А суровая действительность заключается в повальной шокирующей безвкусице выставляемых в витрины вещей. Йозефик, конечно, понимал, что, судя по последним событиям, ему лучше не выделяться из толпы и одеться как все. Для этого ему достаточно было представить, что у него напрочь отсутствует тяга к прекрасному, но чрезвычайно развит стадный инстинкт. На подобное насилие над собой он не решился. Хватит с него уже того, что он вообще решил обновить гардероб.

Зашевелились

мыслишки и стали тихонько побрехивать, что дома в покосившемся шкафу остались сиротливо висеть его более пожилые пожитки. Может, рубашки и не дотягивали до локтя, а брюки до колена, но все же они были целые и чистые. К тому же не спеша разгорался пляжный сезон. Все же возвращаться он не решился. У него ушли почти сутки, чтобы добраться до вокзала, и за эти сутки он чуть не погиб, чуть не был лишен компота на месяц, чуть не был съеден и, что самое ужасное, чуть не был арестован. Арест, в отличие от гибели, способен испортить вам всю оставшуюся жизнь. Отступать было некуда. Потери были неизбежны в любом случае. Единственное, что он мог сделать, так это постараться обойтись малой кровью. Для этого надо было найти место, где торгуют не последними писками моды (и кто только их из моды выдавливает), а нормальной, предположительно человеческой одеждой. Этим темным делом, несомненно, занимаются подальше от центральных улиц и яркого света витрин. Руководствуясь этим нехитрым соображением, Йозефик высмотрел узкий темный провал переулка между бутиками и нырнул в него.

С обеих сторон переулка вздымались угрюмые брандмауэры. Они влажно и таинственно перемигивались со звездным небом. Освещением тут и не пахло. Шагов через сто вглубь плоти квартала шум толпы и грохот авто затихли, но воспоминания о них продолжали топтаться в ушах. Шаги раздавались гулко. Иногда их череда нарушалась возмущенным всплеском потревоженной лужи. Йозефик почувствовал себя охотником, выслеживающим добычу в темных влажных джунглях. Или добычей. Он не мог точно опознать расплывчатое первобытное чувство, но почему-то уверился, что цель, какая бы она ни была, уже рядом.

По легкому изменению плотности мрака Йозефик предсказал возможность нахождения там входа в ателье. И если очертания двери хоть как-то вырисовывались во тьме, то факт нахождения за ней ателье был чисто вопросом веры. Веры корыстной, а потому абсолютно искренней.

Йозефик открыл дверь, за которой действительно оказалась пошивочная мастерская, и еще больше укрепился в своей вере. Хотя вера в реальность несколько его смутила, а потому его подсознанием это ателье было воспринято как какое-то метафизическое явление. Молодой человек мог бы совсем запутаться в паутине бессмысленных умозаключений и мистификаций, если бы его не вырвало из этого гнусного болота мозговой активности низкое рычание из чемодана, сопровождаемое еще и мольной матерщиной. Он удивился, что бледные насекомые до сих пор не сбежали из столь неспокойного жилища. Откуда ему было знать, что в его чемодане поселились представители оседлых племен луприанской моли, а не какая-то там голь перекатная.

По поведению грызуна и моли любой бы понял, что они крайне злы из-за того, что напуганы. Йозефик слишком высоко забрался по эволюционной лестнице, чтобы обращать внимание на советы мудрых зверей. Он, нисколько не колеблясь, переступил через порог и оказался в маленьком мирке пошивочного ателье.

Все стены были заставлены высокими стеллажами, груженными рулонами разнообразных тканей. И надо сказать, это были лучшие ткани, которые можно достать за деньги, ну или за человеческие жертвоприношения. Некоторые отрезы проделали путь не только через многие страны, но даже эпохи. Перед входом стоял массивный стол. Он как бы защищал внутренние помещения, в которые вела дверца, также увешанная тканями. На нем аккуратными стопками, но все же в некотором художественном беспорядке были выложены каталоги одежды. Иначе чем грандиозными их нельзя было назвать. У стола стояло высокое зеркало в тяжелой резной раме. Вопреки традициям в резьбе отсутствовали мотивы одутловатых младенцев с рахитичными крылышками. Над всем этим великолепием мерцала изящная хрустальная люстра со множеством ламп, а под – богатый фирисцийский ковер золотого шитья.

Кроме Йозефика, в зале было еще три посетителя. Все мужчины, одеты очень строго и со вкусом, выгодно отличающим их в глазах вир Тонхлейна от пестрой несуразной толпы на центральных улицах Лупри. Они с молчаливым достоинством неподвижно рассматривали стеллажи. Но их достоинство было слишком молчаливым, а неподвижность стремилась к монументальности. Мурашки вновь вырвались из своих клеток и понеслись по спине Йозефика. Он подумал, что раз бытие стало столь щедро сыпать на него свои абсурдные неурядицы, то это ателье вполне может оказаться пещерой сумасшедшего чучельника или тряпичного гипнотизера – в общем, любой формой жизни, наполняющей свою берлогу чучелами людей.

Чтобы быть уверенным наверняка, он подкрался на цыпочках к одной из застывших фигур, и вздох облегчения вырвался у него. Это были не чучела людей, а обычные манекены. Хотя не очень обычные. Это были великолепные манекены, роскошнейшие. Изготовленные из нежно-розового мрамора, а потому кажущиеся столь живыми, они сверкали глазами из полудрагоценных камней и шевелюрами из тончайших золотых нитей. Несомненно, это были артефакты Герцогской эпохи. В детстве Йозефик видел такой же манекен в музее, только тот был обезображен одухотворенными революционерами.

Избавившись от своих страхов и тревог, Йозефик вспомнил, куда и зачем он пришел. Он подошел к столу и принялся листать каталоги. Он, не особо напрягая свое богатое воображение, представлял, как каждый из туалетов будет выглядеть на нем. Ему повезло, что он не видел бугристую тень, протянувшуюся к нему по воздуху отвратительными спазматическими спиралями из самых глубин тяжелого зеркала. Он без сожаления перелистывал страницу за страницей. И делал это без сожаления не потому, что представленные модели были ужасны, как ширпотреб от кутюр, а потому, что по неизвестным причинам, протянувшимся к нему по воздуху отвратительными спазматическими спиралями из самых глубин тяжелого зеркала, уверился в еще большем качестве последующих. Он листал каталог за каталогом, даже не замечая, что с каждой страницей изображенные в них костюмы все ближе подкрадываются к идеалу, засевшему в его системе жизненных ценностей в разделе «Прекрасное». Может, каталоги листали его, пока он листал их. Результат перекрестного листания не заставил себя ждать. Добравшись до последней страницы, Йозефик остолбенел. В его глазах заискрилась милая жадность. Перед ним был его идеал костюма для путешествия с целью похорон несомненно богатого дядюшки с большой экономической выгодой. Конец охоты, вот она, добыча.

– Вот этот! Я возьму вот этот. – Йозефик завертел головой в поисках сотрудников этого милого заведения. – Извините, я возьму вот этот. Какие у вас есть размеры? Можно мой посмотреть?

Тишина. Тень удивленно оглянулась на разоравшегося ни с того ни с сего молодого человека и в оскорбленных чувствах уползла в омут зеркала. Подвергнутый остракизму Йозефик почувствовал себя как-то неловко. Где-то глубоко внутри забрезжило грустное чувство наклевывающейся разлуки с костюмом его мечты. Вполне возможно, что потом он будет наталкиваться на этот костюм на каждой вешалке в каждом универмаге, но сейчас этот предмет одежды был единственным и неповторимым, а потому упускать его очень не хотелось.

Чудесная способность костюма удовлетворять вкусам Йозефика даже удержала молодого человека от незамедлительного ухода. В любом другом случае он бы уже ушел, буркнув что-нибудь испепеляющее в адрес лентяев и бездельников, только что упустивших лучшего клиента в их жизни.

– Эй! Есть здесь кто… кхм… живой? – с некоторым раздражением окрикнул Йозефик кого-то невидимого и не факт, что присутствующего.

– Есть здесь вообще кто-нибудь? Ау!

И опять безразличная тишина была ответом. Либо в этом заведении нет ни одного сотрудника, либо же тут брезгуют клиентами, что не было редкостью в заведениях Лупри. Мысль, что окровавленный человек в истерзанных непонятно кем лохмотьях и рычащим чемоданом мог просто напугать утонченных работников индустрии моды, даже не пришла в голову вир Тонхлейну.