Иные измерения. Книга рассказов
Шрифт:
— Марки собираешь?
Он неприязненно оглянулся, ответил:
— Нет.
И опять уставился на стену.
Но настал зимний день, когда все как будто изменилось. Мальчик перестал стоять у окна.
У них появился мужчина. Высокий седой человек в телогрейке, ватных брюках и валенках. Я видел, как он принёс на спине мешок картошки да ещё огромную авоську яблок.
Примерно недели через две он исчез.
Мальчик опять возник у окна. Я снова подошёл.
— Это был твой папа? Откуда он приехал? Куда уехал? Мальчик, не глядя на меня, вымолвил:
— Магадан.
…С тех пор, как памятник тому времени, он всё продолжает стоять в моей памяти.
Ляля
В конце января арестовали моих друзей-диссидентов. Сначала жену, потом её мужа.
За месяц до этого события снежным январским утром муж внезапно привёз ко мне домой несколько папок с какими-то бумагами, попросил спрятать.
Куда я мог их спрятать в городской квартире? Залез по стремянке на антресоли, засунул под груду собственных неопубликованных рукописей.
Теперь, после ареста друзей, я полагал, что следователи начнут вызывать меня на допросы, а то и явятся с обыском. Нужно было бы хоть на время покинуть Москву, тем более что меня здесь ничто не держало.
И тут как-то вечером позвонил давний знакомый профессор-хирург, жену которого я когда-то избавил от камней в почках.
— Слушай, ведь ты бывал в (он назвал столицу одной из среднеазиатских республик). Не можешь ли срочно слетать туда? Там какой-то пациент — большой человек — мается от камней, отказывается от операции. Тебя там встретят, оплатят поездку и все такое.
Прежде чем согласиться, я всё-таки счёл нужным поехать в Пушкино к отцу Александру Меню за благословением. Полтора года назад он крестил меня, был в курсе всех моих дел.
Дивился вместе со мной тому, что мне удаётся исцелять людей. Сам присылал больных из нашего прихода.
— Езжайте! Сколько вам нужно времени на этого пациента?
— Дня два.
— Задержитесь подольше. Хотя бы на неделю.
Он благословил меня, поцеловал.
Было утро первого марта, когда я приехал в аэропорт Домодедово.
И тут же узнал, что мой рейс откладывается на неопределённое время из-за неприбытия самолёта.
Тогда, в семидесятые годы, аэропорт Домодедово был тесен, необустроен, и сотни, если не тысячи, бедолаг-пассажиров томились там в ожидании своих рейсов. Вот и я затерялся в лабиринтах спящих на полу людей, чемоданов, узлов, корзин, плачущих детей.
Наступил вечер. На улице была промозглая слякоть. Шёл снег.
Свободного кресла, чтобы дать отдохнуть усталым ногам, было не отыскать. Иногда я поднимался по грязной лестнице на второй этаж встать в длинную очередь к стойке буфета и выпить стакан омерзительно липкого кофе из титана и сжевать бутерброд с сыром.
Эта морока и коловращенье масс тянулись до одиннадцати часов вечера, когда наконец была объявлена посадка на мой рейс.
Со своей перекинутой на ремне через плечо дорожной сумкой поднимался по надоевшей лестнице, чтобы пройти в «накопитель». Меня обогнал какой-то человек с атташе-кейсом. И обернулся. Мы столкнулись взглядами.
Это был Кириллов — начальник строительства крупнейших промышленных сооружений республики, куда я направлялся. Тот самый Кириллов, о ком после своей первой поездки я опубликовал разгромную статью в центральной московской газете. Цензура сильно изуродовала статью, но и оставшегося было достаточно, чтобы этот человек меня возненавидел. И вот он возвращался из Москвы этим рейсом, наверное, после совещания в Госплане, или в министерстве, или в ЦК партии.
…Я летел в самолёте, думал о том, что эта встреча не сулит мне ничего хорошего. Правда, в этот раз я не был внештатным корреспондентом, летел как частное лицо, не должен был обращаться ни в какие официальные учреждения.
В ту поездку мне посчастливилось познакомиться со славными людьми — строителями алюминиевого комбината, высокогорной ГЭС. Сейчас в моей полупустой сумке лежала кукла, предназначенная пятилетней девочке Яне — внучке преподавательницы немецкого языка в местном университете. Будучи еврейкой, она после прихода Гитлера к власти, бежала из Германии в Советский Союз, а после начала войны была выслана в Среднюю Азию.
Я знал, что все знакомые будут рады моему неожиданному появлению. Мысли о них как-то сгладили неприятное ощущение от встречи с Кирилловым.
Я проснулся от того, что кто-то в самолёте громко выкликал мою фамилию. Это была стюардесса. Она сообщила, что у трапа меня будет встречать «Волга» с таким-то номером.
И действительно, когда я вместе с другими пассажирами, щурясь от утреннего азиатского солнца, спускался по трапу, рядом с ним стояли две белые «Волги». Одна из них с тем самым номером. В другую сел Кириллов.
— Как долетели? — дружелюбно спросил шофёр, отворяя мне дверь машины. — У нас уже весна, жарко.
По сторонам дороги от аэропорта лоснилась зелёная травка, цвело иудино дерево, кусты роз.
Однако расслабляться не приходилось. У меня было мало денег. Нужно было остановиться в самой дешёвой гостинице, в самом дешёвом номере, пусть и на несколько человек.
— Куда вы меня везёте? — спросил я водителя.
— В гостиницу ЦК.
Я подумал о том, что номера там должны стоить огромных денег, и помрачнел.
Мы ехали уже по главному проспекту города. Универмаг «Детский мир», «Сувениры», «Академкнига», чайхана… За окнами «Волги» в разрыве цветущих деревьев мелькали знакомые вывески. Прокатили мимо знаменитого на весь город старика-милиционера по кличке Усы. Он возвышался на перекрёстке, артистически регулировал движение полосатой палочкой. Чёрные, как смоль, усы его были такие длинные, что, вероятно, он мог бы забросить их концы за плечи.
Машина свернула с проспекта налево, и мы покатили тихой улочкой вдоль арыков, глиняных дувалов, за которыми виднелись плоские крыши домиков. У одной из калиток девочка в лиловом бархатном платьице тянула за верёвку упирающуюся козу. На берегу арыка пасся привязанный к дереву ишачок.