Иные миры. Будущее возможно...
Шрифт:
Признаюсь, наивный реализм этих изумительных насекомых произвел на меня сильное впечатление. Казалось, они не имели никакого представления о лжи и обмане. Я невольно подумал, что история человечества сразу бы получила совершенно иной оборот, и распутались бы многие политические сложности, если бы наши земные дипломаты действовали с откровенностью марсиан-муравьев. Если бы произошла такая чудесная перемена в характере людей, продолжал я свои рассуждения, то войны, которые теперь ведутся капиталистическими странами ради наживы, велись бы точно так же, как проводятся отдельными капиталистами коммерческие операции. Сразу прекратилась бы вся трескучая болтовня о цивилизации и свободе наций, подобно обманчивому фейерверку, погасли бы наши идеалы, которым, в сущности говоря, никто теперь не верит. Однако меня интересовал вопрос о том, каким образом муравьи упразднили войну, и я спросил Эрауэка:
– Что же случилось во время следующей войны?
– Прошу прощения, – возразило насекомое. – Никакой следующей войны у нас не было.
– Я вижу, – заметил я иронически, – что вы вели войну за прекращение войн.
– Я вас не понимаю, – сказал муравей-гигант.
– Простите, – сказал я. – Я невольно употребил в разговоре с вами фразу, которую любят твердить утомленные войной народы Земли. Они всякий раз внушают себе, что война, которую они ведут, будет последней, и эта мысль дает им некоторое удовлетворение. Однако мне хотелось бы знать, почему на Марсе больше не было войн? Вас, наверное, удивит, если вы узнаете, что у нас на Земле вашей планете дано имя бога войны?
Муравей поглядел на меня с таким видом, словно сомневался в моем рассудке, и сказал:
– У нас больше не было войн, потому что больше не существовало эксплуататоров. Пожалуй, вы правы, то была война за прекращение войн, так как противник наш был уничтожен. Наши предки, конечно, знали, что они делали.
– У нас на Земле, – сказал я с саркастической усмешкой, – все разделяют ваше мнение, но разница в том, что никто не решается это высказывать вслух, так как такую откровенность сочли бы у нас варварством. Меня глубоко изумляет искренность ваших слов.
– Ах! – произнес Эрауэк, видимо, сильно изумленный, – так значит, у вас тоже есть свои хела-хела?
– Мы называем их обезьянами, – отвечал я. – В самом деле, они сильно напоминают ваших хела-хела.
– В таком случае, вы должны находиться с ними в родстве? – сказал муравей. – Простите меня, друг Ох, но справедливость требует признать, что в вашем внешнем облике имеется значительное сходство с обликом хела-хела. Более того, признаюсь, я несколько раз обнаруживал в вашей психике черты несомненного сходства с примитивной психикой этих созданий.
Затем я коснулся политики.
– У нас на Земле с некоторых пор почти повсеместно установился демократический образ правления. Это, значит, что народ сам управляет собой.
– Однако, – возразил муравей, – не является ли такое положение вещей вредным для хода общественных дел, а также для каждого человека в отдельности? Разве каждый из вас способен решать государственные вопросы?
– Само собой разумеется, – отвечал я, – далеко не всякий у нас занят государственными делами. Народ выбирает своих представителей в парламент.
– А что делают там эти представители? – спросил муравей.
– Они выносят, – отвечал я, – различные постановления общегосударственного значения, обсуждению которых посвящают долгие часы.
– Вы очень похожи на прежних властителей-эксплуататоров. Последние годны были только на то, чтобы шуметь. Ваш парламент, по всей вероятности, немногим отличается от собрания бывших наших эксплуататоров. Однако, что же делают ваши болтуны?
– Как «что»? – сказал я. – Они говорят. За это им платят.
Усики насекомого задвигались по всем направлениям.
– Всякому очевидно, – сказал он, наконец, – что вы лишены разума. Подумать только: ваши правители заняты исключительно раскрыванием и закрыванием ртов! Как будто для того, чтобы управлять, достаточно уметь показывать зубы. Однако, какими знаниями располагают ваши правители?
– Сплошь да рядом, – отвечал я, – они решительно ничего не знают, однако все они прекрасно умеют говорить.
– Я знаю, – сказал Эрауэк, – что вас удивляет, каким широким распространением пользуется у нас музыка. По правде сказать, мы являемся по сравнению с вами счастливцами: мы наслаждаемся прекрасными мелодиями, в то время как вы принуждены слушать резкие гортанные звуки, в таком изобилии срывающиеся с ваших губ. Поистине достойно удивления, как вы можете выносить такие дисгармоничные звуки!
– Однако теперь, друг Ох, – заметил Эрауэк после непродолжительного молчания, – разрешите мне как представителю муравьев задать вам несколько вопросов об Астране.
Я дал свое согласие, хотя и не совсем охотно, так как сильно опасался, что этим насекомым окажутся далеко не по вкусу наши общественные учреждения и законы, в особенности же институт частной собственности. Недовольство муравьев людьми, естественно, могло неблагополучно отозваться на моей участи.
– Из ваших слов я понял, – снова заговорило насекомое, – что вы до сих пор еще ведете войны. Однако кто ваши враги?
– Дело в том, – отвечал я, – что мы стоим на неизмеримо более низкой ступени развития, чем вы. Люди Земли до сих пор еще разделяются на множество вечно враждующих между собой племен.
При этих словах насекомое невольно отшатнулось от меня, и его усики негодующе зашевелились. Прошло несколько минут, прежде чем наставник собрался с мыслями и возобновил прерванный разговор.
– Вы ведете войну друг с другом? – слова насекомого полились быстрым потоком. – Но ведь это же крайняя степень варварства! В таком случае вы не что иное, как животные, как хела-хела?
Муравей остановился, задыхаясь от негодования, вынул свои таблицы и стал чертить на них что-то. Затем он протянул мне лист. Я увидел изображение человека, похожего на меня, а под ним следующую формулу: 2 X 2 = 5.
В то время я не понял значения этой таинственной формулы, однако впоследствии узнал, что она имела у насекомых символическое значение: ее прилагали ко всем некультурным существам.
Когда гигантский муравей обратился вслед за тем ко мне, я почувствовал странную перемену в его тоне: он явно давал мне понять, что считает меня низшим существом. Я стал горько упрекать себя за неосмотрительную болтовню, уронившую меня в глазах насекомого.