Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы
Шрифт:
В комиссии ГОЭЛРО под руководством Кржижановского работали инженеры Винтер, Классон, Радченко, Л. Красин, братья Угримовы и многие другие {286} . ГОЭЛРО была призвана осуществить планы, давно лелеемые инженерами. Наряду с Радченко инженер Иван Гаврилович Александров (1875-1936) смог теперь претворить в жизнь долго вынашивавшуюся им концепцию создания промышленного центра на Юге, который функционировал бы благодаря гидроэлектростанции: строительство плотины и ГЭС на Днепре стало ядром плана ГОЭЛРО {287} . В январе 1918 г. Ленин предложил и Генриху Осиповичу Графтио (1869-1949), до 1917 г. не связанному с большевиками, воплотить, наконец, в реальность проект гидроэлектростанции на Волхове, строительство которой последний планировал на протяжении десяти лет. «Я был поражен, — пишет Графтио. — И действительно, на первый взгляд казалось рискованным начинать в такое трудное время строительство огромной гидростанции, от которой в мирных условиях отказалась царская Россия… Я с радостью сел за работу. Были извлечены давно забытые чертежи» {288} .
Многие «старые» инженеры руководили строительством электростанций в 1920-е гг. и во время первой пятилетки и часто коллективно переезжали со стройки на стройку — из Шатуры в Каширу, а затем на Свирь, с Волховстроя на Днепрострой, а оттуда на Волгострой (1932-1936) {289} . Помимо энергетиков в работу над проектами, связанными с электрификацией, были вовлечены также инженеры других отраслей, например И.П. Бардин и А.П. Серебровский. Бардин, которого в 1917 г. рабочие завода в Енакиево избрали главным инженером, вскоре начал сотрудничать с большевиками. В 1921 г. правительство назначило его директором стального треста «Югосталь». Бардин — один из тех инженеров, которые недвусмысленно приняли сторону советской власти. Это выразилось в его вступлении в ВАРНИТСО и в том, что он возглавил филиал ассоциации в Кузнецке {290} . Серебровский как
Увлеченность строительством, совершенно оттеснившую на задний план вопрос о том, ради какой политической системы все это делается, чувствовал и П.И. Пальчинский. Правда, его отношения с большевиками были омрачены с самого начала, так как он занимал во Временном правительстве пост товарища министра торговли и промышленности и в день Октябрьской революции, 7 ноября 1917 г., руководил защитой Зимнего дворца {292} . Он немедленно попал под арест, а затем арестовывался еще дважды: летом 1918 г. его взяли в заложники вместе с другими представителями элиты, угрожая расстрелять в случае гибели членов правительства во время уличных беспорядков {293} , а в августе 1922 г. арестовали за «контрреволюционную» и «антисоветскую» деятельность {294} . Эти инциденты не повлияли на его жажду деятельности, и советское правительство вновь и вновь искало его помощи. Ленин еще во время первого ареста Пальчинского написал о нем полемическую статью, а во время второго лично позаботился о том, чтобы инженер смог воспользоваться амнистией, объявленной в ноябре 1918 г. {295} В какой мере сотрудничество порой шло рука об руку с репрессиями, показывает тот факт, что Пальчинский, находясь под арестом с лета 1918 по март 1919 г., продолжал вести дела и давать консультации из тюрьмы и принимал там всю техническую и экономическую элиту {296} . Из третьего заключения его освободил в 1922 г. Кржижановский, поскольку Пальчинский к тому времени стал сотрудником Государственной плановой комиссии и должен был составлять планы {297} .
Несмотря на свое уязвимое положение, Пальчинский наглядно демонстрировал позицию инженеров, рассчитывавших использовать в своих целях институты советской власти. Эти инженеры являлись технократами в том смысле, что не обращали внимания на цели большевиков, выходившие за пределы индустриализации, и полагали, что могут и далее свободно высказываться и действовать {298} . В 1924 г. на съезде ВАИ Пальчинский потребовал от большевиков признать ведущую роль инженеров {299} . В своих выступлениях и дискуссионных статьях он постоянно ратовал за технически ориентированную политику. В 1926 г. в письме председателю Совета народных комиссаров Рыкову, отправить которое ему в последний момент не дали друзья, он заявил: «Опорой для всего лучшего и ценного, завоеванного революцией, в наш век господства науки и техники, век не столько коминтерна, как техинтерна, на первом месте являются именно научно-технические силы» {300} . Мечтая о «техническом Интернационале», Пальчинский терял чувство реальности. Он отказывался признать, что просто на определенное время предоставил в распоряжение советской власти свои специальные знания, что он «спец», продающийся за деньги и продовольственный паек. Он игнорировал мольбы жены, твердившей, что бывшему члену Временного правительства и председателю Русского технического общества, которое до сих пор носило звание «императорского», следует приноровиться к роли, отведенной ему большевиками и не слишком высовываться {301} . Пальчинский не только работал в научно-техническом отделе ВСНХ, сотрудничал в Госплане и превратил свой Институт исследования поверхности и недр Земли в советский НИИ, но также вновь организовал комитет по военно-технической помощи, создал комиссию экспертов и основал инженерное торгово-промышленное товарищество (ВИНТ). Он был председателем ВСИ, затем руководил ВАИ, а также ИРТО, в котором в 1922 г. учредил собственную Комиссию по изучению быта инженеров (КУБИ). С ноября 1921 по февраль 1922 г. эта комиссия закупила за границей продовольствие на сумму 1,5 млрд. руб. {302} Разрыв с советским правительством произошел в результате того, что Пальчинский, как и многие другие инженеры, отказался допустить политизацию сфер его деятельности и растущее влияние партии {303} . Когда в декабре 1924 г. ВАИ была насильственно поставлена под партийный контроль, он заявил о своем выходе из нее: «К моему сожалению, о моем возвращении вообще не может быть и речи до тех пор, пока ассоциация не является свободной организацией инженеров и проявляет свою неспособность противостоять навязанным ей вождям, разрушающим ее характер» {304} Поскольку Кржижановский неоднократно давал понять Пальчинскому, что не одобряет его выступления с критикой в адрес партии, Пальчинский в 1924 г. покинул и Госплан. В качестве председателя ИРТО он всеми силами старался уберечь общество от роспуска, однако в 1925 г. оно все же было «ликвидировано», а его имущество конфисковано {305} . Но Пальчинский не сдавался: в 1927 г. основал взамен распущенного ИРТО организацию «Техника — массам», чтобы под этой вывеской воспитывать социально активных, всесторонне квалифицированных рабочих {306} . Тем самым он бросил вызов монополии советского правительства, которое к тому же при Сталине приняло решение в пользу неквалифицированных рабочих масс и советского тейлоризма {307} . Наконец, Пальчинский входил в число специалистов, оценивших пятилетний план в соответствии со своими инженерными критериями и не побоявшихся раскритиковать его. Говоря о нефтяной промышленности, он выразил недовольство тем, что указания из центра не учитывают местные особенности, а в 1928 г. отказался дать заключение по Челябинскому угольному региону без точного изучения всех аспектов {308} . По поводу Днепростроя, проект которого также был представлен ему на экспертизу, он считал, что электростанция на угольном топливе, возможно, оказалась бы рентабельнее. Строительство Магнитогорского металлургического комбината, на его взгляд, планировалось не там, где надо {309} . В глазах партийных руководителей из окружения Сталина это выглядело возмутительной ересью. В то время как инженеры вроде Кржижановского и Серебровского, Графтио и Винтера показали себя способными полностью приноровиться к большевикам или воодушевиться их проектом, Пальчинский не проявил готовности поступиться самостоятельностью действий и мышления. Он рассматривал свою оппозицию как вполне законное выражение собственного мнения, советское же правительство чем дальше, тем больше видело в нем врага.
3. Уничтожение старой технической интеллигенции
а) Шахтинское дело и Промпартия
Ввиду технократических амбиций многих инженеров и принципиально иных критериев при оценке пятилетнего плана положение технической интеллигенции продолжало ухудшаться. Большевики, группировавшиеся вокруг Сталина, начали видеть в ней препятствие и нуждались в козле отпущения, дабы объяснить провалы в экономическом развитии. Уже в 1927 г. в городе Горловка в Донбассе были преданы суду горные инженеры в большем количестве, чем имело место до сих пор, — якобы за умышленно вызванные ими несчастные случаи. 10 марта 1928 г. «Правда» под заголовком «Экономическая контрреволюция в угольной промышленности» сообщила, что ГПУ раскрыло в городе Шахты контрреволюционный экономический заговор среди горных инженеров, которые на протяжении пяти лет систематически разрушали или неэкономично применяли машины, устраивали пожары, заливали водой шахты и вызывающе вели себя с рабочими. По их вине, уверяла газета, шахты, которые могли бы поставлять миллионы тонн угля, дают лишь незначительную долю этого объема {310} . Сталин и его приближенные сфабриковали это дело как первый шаг в ходе уничтожения старой интеллигенции и ее структур. Они не только заранее определили точный ход арестов и отдельных процессов. Сталинское Политбюро разработало и детальную «генеалогию» заговора. Уже в 1925 г., дескать, инженеры создали контрреволюционный «инженерный центр», из членов которого позже рекрутировались шахтинские преступники и участники других актов саботажа. По мере «обострения классовой борьбы» при переходе от нэпа к плановому хозяйству нейтральная масса буржуазии разделилась на друзей и врагов. В 1927 г., когда реконструкция была завершена, инженеры, все еще надеявшиеся на реставрацию капитализма, приняли решение бороться против советской власти и осуществить ее насильственное свержение {311} . Фицпатрик указывает, что Шахтинское дело предвещало переворот, совершенный Сталиным. Действия против инженеров не обсуждались в Политбюро, а представляли собой самостоятельную акцию Сталина и Молотова. В то время как эта сторона готовилась к серьезному удару по технической интеллигенции и внутрипартийной оппозиции, другие члены Политбюро еще пытались в речах и газетных статьях успокоить себя и интеллигенцию {312} . В результате процесса, привлекавшего основное внимание прессы на протяжении квартала — с марта по июль 1928 г., четверо из 53 обвиняемых были оправданы, 38 приговорены к тюремному заключению до десяти лет и 11 к смертной казни {313} .
Если Шахтинское дело свидетельствовало о начале преследования инженеров вообще, то с 25 ноября по 8 декабря 1930 г. советское правительство провело процесс против так называемой Промпартии, чтобы свести счеты, в частности, с технократами {314} . Прокурор Н.В. Крыленко (1885-1938) на сей раз предъявил обвинение тем специалистам, которые в качестве сотрудников ВСНХ или Госплана выступали за альтернативную политику индустриализации и открыто критиковали пятилетний план. По словам Крыленко, целые отрасли были поражены «вредительством» и во всех случаях саботажем руководил центр, гнездившийся в ВСНХ и Госплане {315} . По этому делу перед судом предстали не «какие попало» инженеры одной-един-ственной отрасли, как на Шахтинском процессе: правительство отобрало самых известных и влиятельных хозяйственных руководителей страны, в первую очередь Леонида Константиновича Рамзина (1887— 1948), энергетика, известного далеко за границами России, директора Московского теплотехнического института и профессора МВТУ, Ивана Андреевича Калинникова (1874-1937), который являлся не только председателем промышленной секции Госплана и профессором Военно-воздушной академии, но и издателем технократического журнала «Вестник инженеров», а также Пальчинского как лидера технократов. «Или с нами… или с Пальчинскими», — угрожала инженерам печать {316} . Инженеры из окружения Пальчинского обвинялись в саботаже и диверсиях. Они якобы изымали средства из строительства в собственной стране и вкладывали их в импорт дорогих потребительских товаров. Для реализации своих планов они в 1926 г. под руководством Пальчинского основали «Промпартию», установили контакты с бывшими фабрикантами и готовили французскую интервенцию. Обвинение воскрешало образ инженера старого типа, который еще в царское время привык диктаторски принимать решения и думать только о собственных интересах. Эти люди, лишенные своей власти и своих предприятий, разъясняли обвинение и печать, неспособны пойти на службу советской власти и поэтому должны быть устранены {317} . Из восьми обвиняемых двоих приговорили к пяти годам тюрьмы, остальных к высшей мере, правда, ни один смертный приговор в исполнение не привели {318} . ВАИ как организацию технократов Совет народных комиссаров распустил еще до процесса «Промпартии», 27 августа 1929 г., ввиду ее «кастовости», а также объединения в ней «спекулянтов» и «темных личностей», а ее имущество вместе с журналом «Вестник инженеров» передал ВМБИТ, которое на своем IV съезде торжествовало победу над ВАИ и «посмертно» объявило «Промпартию» «цитаделью вредительства» и технократии {319} .
Впрочем, ВМБИТ отнюдь нельзя считать победителем в результате культурной революции, так как партийные руководители и рабочие активисты в своем истребительном рвении не обошли и профсоюзы. Враг, утверждали они, осознал особое значение ИТС и поэтому внедрил туда «вредителей»; ИТС в значительной мере состоят из «бывших» — это «мелкие и крупные предприниматели, владельцы технических контор, подрядчики из группы дипломированных» {320} . ВМБИТ и ВАРНИТСО, пытаясь спастись, спешили донести на врагов в собственных рядах. Сразу после обнародования информации о Шахтинском деле ВМБИТ опубликовало заявление, в котором осуждало «преступников», требовало для них суровой кары и клялось разоблачить всех врагов среди своих членов {321} . Представители как ВМБИТ, так и ВАРНИТСО обратились к Сталину, прося у него разрешения послать своих общественных обвинителей на процессы против шахтинских инженеров и «Промпартии». Эти обвинители должны были поддерживать обвинение против инженеров, дабы показать, что указанные организации находятся на переднем крае борьбы с «вредителями» {322} . Одновременно они приступили к ритуалу самокритики и стали каяться, что оказались не в состоянии разоблачить врагов у себя под носом и побудить массы ИТР активнее участвовать в социалистическом строительстве {323} . Тем не менее руководство ВМБИТ подверглось чистке, а ИТС были переизбраны. Редакция журнала «Инженерный труд», который до 1928 г. печатал статьи, написанные в относительно трезвом и либеральном стиле, и до сих пор помещал главным образом материалы профессионального характера, чувствуя угрозу, превратила его в агитку, пропагандирующую политику правительства. Несмотря на это, в апреле 1929 г., а затем в конце 1930 г. почти вся редколлегия там сменилась {324} . Журнал также занялся самокритикой: «Только после смены старого оппортунистического руководства, изгнания вредителей из ВМБИТ и органов ИТС, преодолевая прежнюю аполитичность, "Инженерный труд" твердо становится на путь большевистской печати» {325} .
Преследование старой технической интеллигенции в советских структурах обернулось и против «ленинских» инженеров. На процессе «Промпартии» перед судом предстал ряд участников разработки плана ГОЭЛРО; вдобавок процесс совпал по времени с десятилетней годовщиной плана ГОЭЛРО, отмечавшейся в декабре 1930 г. {326} 11 ноября 1930 г. Кржижановского сместили с должности председателя Госплана, а Валериан Владимирович Куйбышев (1888-1935) оказался вынужден уступить кресло председателя ВСНХ Григорию Константиновичу Орджоникидзе (1886-1937) {327} . Сталин начал расставлять на командные посты своих сподвижников и в результате массовых арестов продвигать на ответственные позиции в ведомствах первых молодых инженеров из рабочего класса {328} . Таким образом, старые структуры интеллигенции были разгромлены, а новые подвергнуты чистке и полностью подчинены.
б) Судьбы инженеров во время показательных процессов
Постоянные сообщения о «вредительской деятельности», нескончаемая череда больших и малых процессов против работников науки и техники способствовали тому, что инженеры сами верили в саботаж. По словам Татьяны Борисовны Стюнкель, Шахтинское дело обернулось для ее семьи настоящей драмой. Ее отец, профессор Борис Эрнестович Стюнкель (1882-1938), который в 1925-1928 гг. был инженером компании электростанций «Тепло и сила», а затем заместителем председателя Комитета электрификации Донбасса, не сомневался в виновности подсудимых. Брат напрасно пытался убедить его, что все обвинения — чистой воды ложь, и в 1928 г. в одиночку бежал из России {329} . Б.Э. Стюнкель и его друг Сергей Дмитриевич Шейн, председатель ВМБИТ, главный редактор «Инженерного труда» и «общественный обвинитель» на Шахтинском процессе, оба члены-учредители ВАРНИТСО, остались в стране, так как мысль о «заговоре» против инженеров казалась им нелепостью {330} . Шейн еще в начале столетия участвовал в революционном движении, неоднократно арестовывался и с 1917 г. занимал ответственные посты в химической промышленности {331} . На процессе «Промпартии» Л.К. Рамзин и председатель топливного отдела Госплана В.А. Ларичев (р. 1887) назвали Шейна членом «ЦК Промпартии» и «Инженерского центра». По их показаниям, он играл роль связующего звена между советскими организациями и старыми инженерами, а функцию «общественного обвинителя» исполнял только для маскировки {332} . Хотя Шейн во многих речах сожалел об ошибках ВМБИТ и клялся исправиться, в апреле 1929 г. после IV съезда ВМБИТ его сняли с должности главного редактора и в 1930 г. как члена «Промпартии» приговорили к смертной казни {333} . Б.Э. Стюнкеля в 1928 г. вскоре после Шахтинского процесса вместе с другими видными инженерами обвинили в саботаже: они, дескать, умышленно затягивали пуск электростанции в Башкирии {334} . Благодаря вмешательству Президиума ВСНХ это дело было прекращено, однако после процесса «Промпартии» ГПУ все-таки арестовало Стюнкеля, и он как член «Харьковского филиала Промпартии» получил приговор к десяти годам исправительных работ — в специальном конструкторском бюро ГПУ {335} . Стюнкеля причислили к технократам, поскольку Энгельмейер в своей статье о «философии техники» цитировал его слова о том, что промышленность сможет нормально развиваться только в том случае, если во главе каждого предприятия будет стоять опытный, всесторонне образованный инженер {336} .
Судьба инженеров Шейна и Стюнкеля показывает, как преданные слуги власти сами становились жертвами и какая трагедия ожидала людей, которые верили в Советский Союз и не могли себе представить, что правительство захочет избавиться от старых инженеров.
Даже Пальчинский не думал, что большевики предпринимает целенаправленное наступление на инженеров, а полагал, что ГПУ попалось на удочку какого-то «лже-агента» из-за границы и вскоре «все выяснится». Предостережения его жены Нины Александровны, которая гораздо реалистичнее оценивала ситуацию и видела приближение «несчастья», не лишили Пальчинского уверенности в торжестве истины и правосудия {337} . 21 апреля 1928 г., вскоре после опубликования информации о Шахтинском деле, Пальчинский был арестован в своей ленинградской квартире. ГПУ уже с 1926 г. собирало на него материалы, включавшие и доносы коллег. Так как подследственный не «сознался», его не судили вместе с шахтинскими инженерами. Проведя шесть месяцев тюрьме, Пальчинский наконец, письменно свел счеты с режимом, обвиняя ГПУ и партию в разрушении страны. Благодаря этому в руках следователя оказался документ, свидетельствующий, что политическая деятельность Пальчинского носила «антибольшевистский», а если отождествлять советскую власть с диктатурой пролетариата, то и «антисоветский» характер. В начале 1929 г. прокуратура присоединила его дело к процессу против инженеров золотой и платиновой промышленности. 24 мая 1929 г. «Правда» сообщила, что Пальчинский 22 мая приговорен к смертной казни и приговор уже приведен в исполнение {338} . Но, поскольку имя Пальчинского пользовалось слишком большой известностью и он слишком много значил для технократов, чтобы партия удовлетворилась одним физическим уничтожением, его посмертно объявили основателем «Промпартии» и на процессе 1930 г. символически уничтожили во второй раз, как одного из лидеров технократии, хотя он к тому времени был уже в могиле. Калинникова, Рамзина, Ларичева и других обвиняемых в ходе процесса вынудили уличать Пальчинского в тяжких преступлениях {339} . Реабилитировали его только в 1989 году {340} .