Иоанн Грозный
Шрифт:
В тронной палате затолклись. Многие любопытствовали послушать очередной спор о Вере. Старшие бояре, дворяне сверстные и служилые князья вытеснили, выпихнули норовивших презреть места стольников да младших дворян. Антоний и три иезуита поклонились царю. Косо глянул Антоний на нового митрополита Дионисия, бывшего хутынского игумена. Дионисий заступил место скончавшегося в феврале 1581 года Антония. Новый митрополит был большим видным мужчиной с окладистой бородой, крупными сильными руками. За знания, начитанность, многочисленные духовные сочинения получил он в церковной истории прозвище Грамматика. Уже во время служения сего митрополита Иоанн сподобился лишиться сына. Сейчас
Легат Антоний молвил:
– Величайший государь! Из всех твоих милостей, мне поныне оказанных, самая наибольшая есть сие дозволение говорить с тобою о предмете столь важном для спасения христианских душ. Не мысли, государь, чтобы Святой Отец, по вашему – римский папа, нудил тебя оставить веру греческую. Нет, он желает единственно, чтобы ты, наделенный умом глубоким и просвещенным, исследовал деяния первых Соборов, и все истинное, древнее навеки утвердил в своем царстве законом неизменяемым. Тогда исчезнет разнствие между восточною и западною церквями, воссоединятся они как во время оное. Опять станем мы единым телом Христовым к радости народов и пастырей. Государь! Моля Святого Отца доставить тишину в Европе и соединить всех христианских венценосцев для одоления неверных, не признаешь ли его главою христианства? Не изъявил ли ты особенного уважения к апостольской римской вере, дозволив всякому, кто исповедует оную, жить свободно в российских владениях и молиться Всевышнему по ее святым обрядам, ты, царь великий, никем не нудимый к сему торжеству истины, но движимый явно волею Царя царей, без коей и древесный лист не падает с ветви? Желаемый тобой общий мир и союз венценосцев может ли иметь твердое основание без единства веры? Ты знаешь, что оно утверждено собором Флорентийским, императором, духовенством Греческой империи, самым знаменитым иерархом твоей церкви Исидором, - Антоний коленопреклоненно протянул царю свиток, который взял хромой и с подвязанной после Иоанновых побоев рукой Борис Годунов. – Читай представленные установления восьмого Вселенского собора. И если где усомнишься, то повели мне изъяснить. Истина очевидна. Прияв ее в братском союзе с сильнейшими монархами Европы, какой достигнешь славы! Какого величия! Ты вернешь не только Киев, древнее сердце России, но и всю империю Византийскую, отъятую Богом у греков за раскол и неповиновение Христу.
Царь отвечал:
– Говоришь ты о подписанной Исидором во времена прадеда моего Флорентийской унии с папою. Так того митрополита считаем мы купленным Иудою. Доверия перстам его нет. Нашей церковью Исидор осужден без прощения…
Одобрительно загудело московское духовенство. Бояре зашмыгали носами. Старый Иван Федорович Мстиславский прослезился. Замахал руками, наказывая сыну Федору, как надо вступаться за отечество.
– Не перевирай историю. Знаем: не греческая церковь оставила Единую, но вы отошли, испугавшись натиска измаильтян на град Константинов. Впору вам проситься к нам, а не обратно. Вы в Риме отошли от религии изначальной, от Господа ведомой. Ни я, ни Дума, ни синклит никогда не писали к папе о вере. И я с тобой не желал говорить о ней, кроме как по скорбям, винам и неразумению своему, так и по возрасту: мне пятьдесят первый год, стою на краю пропасти или позднего покаянного Спасения .
Антоний побледнел. Большой католический крест – крыж тускло блестел на красной мантии, оттенявшую отсветом и белое лицо, и тонзуру пурпуром. Папский нунций был алым пятном среди черных одеяний, белых и черных митр русского духовенства.
– Вы, русские, - упрямо продолжал легат, - новоуки в христианстве. Греки древнее вас, а приняли Унию.
Царь с оглядкою вздохнул:
– Москва – третий Рим. Второй Рим, святой град Константина, попран иноверцами. Из ужаса пред ними, спеша спасти родину, склонились греки перед вами. Вы обещались помочь силою, да не помогли. Вот и перед нами ловчите. Как псов на турок пустить желаете, науськиваете. Нашим в битве пасть, вашим – нашей простоте смеяться. Не мы, не греки, ваш же первый Рим извратил первое слово Господа. Вот ты хвалишься истинной верою, отчего тогда нарушаешь образ, Богом данный? Зачем стрижешь бороду? Ты в римской вере поп, а бороду сечешь. Откуда взял? По какому учению?
Антоний насупился на досадное высокой темы снижение:
– То вопрос маловажный.
– Толкуешь: мы – такие, как вы. Токма никто из наших попов, духовенства черного платья красного не носит, как ты. Крест на персях у нас истинный. Крышка головы не бритая. В посты честно не вкушаем скоромного. В церквах перед Богом стоим, а не сидим развалясь в креслах. Стоя на службе заснуть тяжеленько, свалишься, не то что на лавке...
Дворяне сдержанно засмеялись. Иоанн продолжал:
– Посланник наш Шевригин доносил, что у папы на сапоге крест, на кресте распятие. Прилично ли сие уничижение святынь?
– Нет уничижения. Достойное воздается достойному. Папа есть глава христиан, учитель монархов, сопрестольник апостола Петра, ключи от Царства Небесного из рук Господа получившего.
– В Библии ничего про то нет.
– Есть!
– Добавлено! Все вы знаете и нас учить кидаетесь, - раздражался царь. – У вас земля обетованная, где же Русь? – Иоанн произнес слово бранное. – Уважать нас не желаете? Так мы уж как-нибудь по-свойски…
– Тебя, государь, мы величаем наследником Мономаховыми, значит, с Киевской областью. Святой Отец же…
– Да что с тобой говорить, говорено! Чужак ты нам. Сладкие плоды твои горьки нам. У христиан один Отец – на небесах. Нет на земле. Мы уважаем митрополита нашего и требуем его благословения, но он ходит по земле и не возносится выше царей гордостью. Ваш же папа, велящий или принимающий, что носят его по улицам на седалище, как на облаке, живет не по Христову учению, потому есть не пастырь, а волк.
Антоний вздрогнул от словесной пощечины. Бывшие с ним иезуиты понурились. Нунций с обидой за мирное посредничество сказал:
– Если папа волк, а не пастырь, тогда мне говорить не о чем.
В палате замерло. За царем было последнее слово. Подальше от него Годунов предусмотрительно отставил клюку. Не застряли ли под ручкою ли волосы убитого царевича? Ослаб в горести царь, а вдруг встанет и возьмет жезл. Не предскажешь, и никто слабой руке его не воспротивится.
– Вот я и говорил, что нам нельзя спорить о вере, - будто прочел мысли собравшихся утомленный государь. – Без раздорных слов не обойдется. Оставим. Не про Григория XIII я говорил, о папах вообще, Христовым заветам не следующих.
Напряжение упало. Духовенство уверилось в победе царя с итогом диспута предрешенным. Митрополит троекратно государя сложенными перстами благословил. Подойдя, обнял с мягкой кротостью. Иоанн отпустил Антония, дозволив полу длинного своего вретища поцелуем коснуться. Стольникам передали подать Поссевину и другим иезуитам в гостевые кельи лучшие блюда от царя на закуску, храня, однако, строгость первой недели Великого поста, в те дни стоявшей.
На третий день нунция снова пригласили к царю в Кремлевский дворец. Иоанн дозволил Антонию сесть на лавку против себя. Поссевин присел на край, готовый вскочить, не доверяя сей нежданной милости. Государь громко сказал, обращаясь не столько к посланнику, сколько к боярам и духовенству:
– Антоний, прошу тебя забыть сказанное мною к твоему неудовольствию о папах римских. Мы не согласны в некоторых правилах веры, но я хочу жить в дружбе со всеми христианскими государями, и пошлю с тобою одного из моих сановников в Рим. За оказанные же тобой услуги по заключению мира с Речью покорно благодарю.