Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2
Шрифт:
За год одиночества и тоски по возлюбленному Феодосия была уже душевно подготовлена к тому, чтобы без всяких условий и притворства кинуться к нему на шею, отдаться ему без условий и без остатка. Конечно, все время одиночества она надеялась на то, что свободный теперь от брачных уз государь пожелает жениться на ней. Первый год она оправдывала его молчание трауром по умершей жене. Но когда пошел второй год, а сватов все не было, ее начали мучить сомнения: а что если забыл, если разлюбил, если не нужна стала? Тогда-то и созрела решимость вернуть его чувство к себе любым путем, отдать ему все самое дорогое, невинность свою, чистоту, жизнь, а там – будь что будет. Хоть
Словом, за время разлуки всякого передумала. А приехала в Москву, почувствовала ответную любовь, – вновь самые радужные мечты возродились. Ну чем она ему в качестве жены не хороша? Молодая, нравится ему – это видно, происхождение – трудно на Руси княжну более высокого рода сыскать. Ведь московские великие князья исстари на русских княжнах женились, лишь изредка – на литовских. Первая-то жена Иоанна Васильевича кто была? Дочь великого князя Тверского. А его матушка Мария Ярославна? Дочь князя Боровско-Серпуховского. Чем же дочь Рязанского великого князя хуже их по роду своему?
Эти мысли то и дело приходили ей на ум, лишали покоя. Феодосия собиралась поговорить об этом с возлюбленным, но он приходил – и она, не решаясь, вновь откладывала это на следующий раз. Княжна все ждала, что он сам предложит ей стать великой княгиней, государыней Московской. Она даже согласилась объявить о дате отъезда, надеясь этим поторопить своего друга к решительному разговору, как вдруг объявилась эта заморская невеста. Не какая-то там мифическая, нереальная, а самая настоящая, с именем, с титулом, с парсуной и переговорами о сватовстве.
От этой мысли у Феодосии перехватывало дыхание, и рыдания подступали к горлу. И хотя Мария Ярославна давно уже переключилась на иную тему разговора, а потом и вовсе засобиралась к себе – Ванечку пора было укладывать на ночь, – Феодосия так и не могла вымолвить ни звука, ибо лишь сомкнутые губы сдерживали ее рвущееся наружу рыдание. Даже проститься с названной матушкой она не смогла, как подобает: словно деревянная, пригнулась в талии, боясь склониться ниже, чтобы не захлебнуться слезами и болью. А потом, молча, поцеловала на ночь племянника и Анну, которая, кажется, поняла, что с золовкой творится неладное, и кинулась в свою комнату. Здесь бросилась на кровать и, уткнувшись в подушку, чтобы не было слышно, дала волю своему бесконечному горю.
Рушился мир вокруг, рушились планы, мечты, которые в последнее время становились в ее воображении все реальнее, все правдоподобнее, казалось – еще момент, еще слово, жест – и все прояснится, все станет на свои места, она сделается счастливой на всю жизнь. Будет появляться на людях рядом с Иоанном – своим мужем, родит ему сыночка – такого, как Иванушка, да и не одного. Они будут постоянно вместе, рядом, будут любить друг друга, как эти месяцы после ее приезда из Рязани.
Она любила его с тех самых пор, как осознала свое существование на этом свете. Феодосия давно забыла и мать, и отца, в памяти ее сохранился лишь смутный рассказ няни о том, куда они едут: в богатую и прекрасную Москву, к добрым людям, к великому государю и его наследнику – молодому и красивому. Уже в пути в ее детском воображении этот наследник представлялся каким-то сказочным принцем, который будет любить и оберегать ее. При встрече он не разочаровал девочку, покорив раз и навсегда.
Ее любовь росла и зрела вместе с ней, и когда он впервые поцеловал ее по-взрослому, как женщину, там,
Когда заглушаемые изо всех сил рыдания истощили ее силы, княжна обратилась к Божией Матери. Сначала она жаловалась ей, плакалась о своем горе, а потом начала спрашивать, отчего же Она, Дева Святая, не вступится за нее, сироту, почему не поможет ей свою жизнь устроить? Но лик Богоматери грустно, словно сочувствуя, смотрел на нее и молчал. Тогда Феодосия вновь принималась плакать, – в этом состоянии и застал ее долгожданный гость.
Княжна отучила служанок приходить к ней по вечерам, и потому, как правило, в позднее время на втором этаже терема, где она жила, было пустынно, посторонние сюда не поднимались. Хотя государь давно уже никого и ничего не боялся, он все-таки не желал лишних разговоров о себе и своей возлюбленной. Они знали, что об их отношениях догадывается сестра Анна, возможно, что-то знает и Мария Ярославна, но пока все делали вид, что ничего не знают. Это устраивало всех, и возлюбленные продолжали соблюдать осторожность.
Он, как обычно, стукнул пару раз в тяжелую дубовую, изукрашенную резьбой дверь и, не дожидаясь ответа, отворил ее. Феодосия не заторопилась, как обычно, ему навстречу, прихожая была темной и пустой. Заперев по обыкновению за собой дверь, и неслышно ступая мягкими домашними башмаками, Иоанн направился в полутёмную опочивальню и уже по пути услышал подозрительные всхлипывания. Горела лишь одна свеча в высоком серебряном подсвечнике, и от легкого колебания ее пламени в дальних углах комнаты вздрагивали, будто живые, тени.
Едва увидев лежащую вниз лицом перед иконами княжну, понял: она все знает о его предполагаемом браке. Об этом говорила вся ее отчаянная поза, плач, зажатое руками лицо. Услышав шаги, она медленно приподнялась, повернула голову, посмотрела на него. Потом так же неспешно встала, сделала шаг в его сторону и припала к его груди. Она не плакала больше, не жаловалась, только хрупкое тело ее и плечи продолжали вздрагивать. Он был готов к упрекам, к слезам, к чему угодно другому, но она всем видом своим просто просила пожалеть ее и совсем обезоруживала этим. И, действительно, ему стало жаль ее. Иоанн гладил русую, аккуратно причесанную головку с одной, заплетенной по-девичьи косой, потом оторвал от себя ее лицо, пытаясь заглянуть в глаза. Потрогал мокрые щеки, попросил:
– Ну-ка, посмотри на меня!
Она с трудом разомкнула свои припухшие веки, и рядом с его лицом засветились два ярких, показавшихся ему на мгновение в полутьме чужими, глаза.
– Мне теперь в монастырь? – едва шевеля губами, спросила она.
– О чем ты говоришь, девочка моя? Разве тебя ничего больше не волнует? Ты же знаешь, ты всегда вольна была в выборе. Ты можешь и здесь у матушки остаться, и в Рязань вернуться к брату. Я ведь для него и для твоей земли все сделал, что мог. Можешь даже и замуж выйти, если пожелаешь – мне трудно это представить, но ради тебя я сам сватом буду, – попытался пошутить он. – А коли захочешь, ступай в монастырь. Нигде без моей поддержки не окажешься, никому тебя в обиду не дам.